Штауфенберг отказывается.
— Говорят — все зависит от настроения фюрера, а не от бумаг. Не знаете, как он сегодня?
— Говорят — средне, — в тон полковнику отвечаю я.
Военный кивает и решительно, как в омут бросаясь, шагает к блоку мимо двух охранников. Меня они скорее пристрелят, чем пропустят, зная про натянутые отношения с Раттенхубером. Наверняка тот проинструктировал соответственно.
Не знаю, какое настроение у Гитлера, но буквально через несколько минут Штауфенберг выскакивает обратно и несется к служебному «мерседесу». Значит — фюрер не в духе.
Почему я не обратил внимания, что полковник выбежал лишь с одним портфелем, не придал значения его нервозности? Мне воспрещено, но после Штауфенберга в блок зашел еще Брандт, дружески кивнув на ходу. Я мог предупредить… Почему очевидные вещи сложились в голове, только когда грянул взрыв и створки дверей вынесло, как бумагу?
Позже выяснилось, что Брандт зацепил ногой злополучный портфель и переставил его. Это стоило жизни олимпийскому чемпиону. Гитлер в момент взрыва топтался у окна, отделался ранениями и контузией.
Дальше — словно в бреду. Мюллер и Кальтенбруннер получают приказ арестовать сотни человек, заговорщиков и «вероятно причастных». Я битый час даю показания в Гестапо, тем самым людям, что не забыли, кто изуродовал их коллегу. Яркий свет в лицо, крики, угрозы, но даже пальцем не тронули. Протоколируют мои речи, как я убеждал Раттенхубера усилить охрану вождя, а генерал не внял уговорам.
В Управление специальных операций доношу, что находчиво прикрыл Штауфенберга, тем помог активировать мину, лгу и изворачиваюсь. Этой же версией оправдываюсь перед графом. С товарищами из НКВД общаться чуть легче, фюрер все-таки жив. Тем не менее и от них получаю по шее, отчего допустил покушение.
Тройной агент — это человек, получающий неприятности с трех сторон.
Потеряв веру в генералитет, Гитлер наконец приходит к мысли подписать мир с англичанами на любых условиях, лишь бы выбраться из западни. Он надеется, что они проявят сговорчивость после контрудара под Арденнами. Под американскими бомбами наступление захлебывается. Потом Красная Армия на востоке выходит к Одеру, на юго-востоке безжалостно разбивает иллюзию «Альпийской крепости».
Вопрос даже не в поражениях. Британцы вообще не хотят иметь дела с Гитлером.
В последние месяцы агонии Рейха я редко выхожу на связь с Москвой и Лондоном. Только если получаю важную информацию, оставляю ее в «почтовых ящиках». Радисты не знают меня, как и я их. Радиопеленгаторы Гестапо работают с потрясающей четкостью, каждый выход в эфир грозит провалом — сам не сажусь за ключ. Но и закладка в тайник — жутко рискованное дело, если связной спалился и раскололся, все секретные места под наблюдением…
Наконец получаю из Лондона «добро» на эвакуацию.
Мы выезжаем в Магдебург на служебном «мерседесе» графа. Добрая половина Берлина лежит в руинах, и трудно представить, останется ли здесь хоть камень на камне, если его возьмут штурмом.
Я за рулем, «дядюшка» рядом, молча взирает на безрадостные картины.
Патрули, посты. Беженцы с востока и просто бездомные, чье жилье разнесла очередная авиабомба. Зенитные расчеты и пожарные, что выбиваются из сил… Совсем мало автомобилей, потому что нет бензина, улицы в конских каштанах. Огибаю воронки, их больше некому заделывать. Под колесами хрустит мусор и осколки битого стекла — все не объедешь. Ежеминутно жду, что спустит колесо.
Нас тормозит на каждом посту жандармерия. Мы оба в форме — штандартенфюрер и штурмбаннфюрер, но пока не изучат командировочное, не пропускают.
— Вольдемар, — подает голос мой спутник, когда мы оставляем столицу далеко позади и тащимся вдоль бесконечной армейской колонны, точнее — колонны Фольксштурма; в ней сплошь дедушки с винтовками «Маузер», неизменными с Первой мировой, да мальчишки-подростки с фаустпанцерами — одноразовые солдаты с одноразовым оружием. — Ты, дорогой «племянник», наверняка задумывался, что в Британии я буду единственный, кто осведомлен о твоей службе на НКВД. За линией фронта имеет смысл от меня избавиться, так?
— Имеет. Но не буду. Надоело убивать. Домыслы о большевиках оставьте себе.