Операция «Канкан»

22
18
20
22
24
26
28
30

В смрадный подвал втолкнули Полину. На лице — испуганное, затравленное выражение. Но ни следа побоев. Пока.

— Полина Натановна! — Абакумов умел моментально переключать матерный рев на цивилизованную речь и чрезвычайно гордился этим умением. — Будьте любезны посодействовать. Ваш муж упирается, отрицает очевидные факты. Представьте: не хочет подписывать признание!

— Он ни в чем не виноват, — тихо, но отчетливо отрезала Серебрянская.

Тут с неуместным рвением возник молодой лейтенант ГБ, взмахнув протоколом очной ставки. Абакумов его одернул.

— Погоди ты. Очная ставка, по советским законам, производится для устранения противоречий в показаниях. Эти двое врут складно. Ничего, заговорят иначе. Приковать ее!

Лейтенант с сержантом скрутили женщине руки. От ужаса она не сопротивлялась. Щелкнули браслеты, цепь с лязгом покатилась через блок у потолка и натянулась.

— Упорствуешь, Яша? — Абакумов выдержал паузу, дал последний шанс признаться, пока интенсивные методы допроса не узнает на себе Полина.

В избитой голове Серебрянского набатом гремела единственная мысль: не сдаваться! Этим он подпишет смертный приговор себе, жене, десяткам сотрудников разведки, с которыми был связан.

— …Приступай.

Первые удары Полина вынесла молча. Сержант развернул Серебрянского на подвесе, чтобы экзекуция была удобно видна во всех подробностях. Кровь и распухшие веки не смогли скрыть дикой картины.

Сержант разорвал женщине платье на спине. В руках появился ременный хлыст… Полина взвыла.

Потом она орала, стонала, хрипела, пока окончательно не сорвала голос.

А ведь это только начало. Первый день интенсивных допросов. Над женщинами здесь умеют издеваться — мерзко, пошло, жестоко. Серебрянский бессильно опустил глаза, но потом снова открыл и заставил себя смотреть прямо.

К вечеру в допросную не поленился заглянуть очень большой начальник. Загремели замки, в проеме возник маленький круглый человечек в узком интеллигентном пенсне и темном штатском костюме.

— Как успэхи, Виктор Семеныч? Эти двое говорят уже, да?

— Так точно, товарищ Берия! Все признали: вербовку английской разведкой, помощь Орлову в побеге во Францию, заговор…

— Пагади, Виктор. Нэ надо много. Снимай. Пусть падпишут.

Он поманил гэбиста в коридор, где сообщил свое решение: коли дело Серебрянского раскрыто, Абакумова ждет перевод с повышением — начальником Ростовского Управления НКВД. С перспективой возвращения в Москву на еще более высокую должность.

Благодарный Абакумов вытянулся в струнку перед Берией. По возвращении в камеру больше не усердствовал: чета Серебрянских с их изменой Родине и своевременным признанием помогли в карьере. Пусть обоих спокойно расстреляют.

Абакумов уехал. Яков Иссакович отлежался в камере, пока на немолодом теле подживали раны. Гематомы лица рассосались за месяц, но сержант что-то отбил внутри. При каждом кашле нестерпимо болело, моча лилась вперемешку с кровью. Резь в почках не давала уснуть. О судьбе Полины и других агентов СГОН Серебрянский не знал ничего до самого января, очень редко вызываемый на допрос, пока на стуле следователя перед ним не оказался коренастый мужик крестьянского русского типа с грустными глазами и непокорной черной шевелюрой. По всем признакам — невоенный и неуставной. И представился он не по званию.