Она лежала на холодном голом полу среди собственных волос и пятен крови. Тут же валялась срезанная мочка правого уха, превратившаяся в засохшее коричневое нечто.
Шок, который испытала Виола, не смог притупить боль, волнами накрывавшую ее измученное тело. Она лежала совершенно неподвижно – только моргала и дышала, пытаясь привести мысли в порядок. Ее память не затуманилась. Она отчетливо видела его. Помнила, как он подошел к ней с деревянной рейкой в руках, как начал бить и топтать ее – без колебаний и без пощады.
До чего же это было наивно – пытаться остановить его при помощи ножниц!
Продолжил ли он измываться над ней, после того как она потеряла сознание? Может быть, но какое это имело значение?
Виола понимала: живой она отсюда не выйдет. Человек, который ее похитил, – сумасшедший. С ним бесполезно разговаривать, бесполезно пытаться вызвать у него сострадание. Он все равно не прекратит. Неделями он ходил за ней по пятам, выслеживал ее, и вот его желание исполнилось: она в его власти.
Но почему именно она? Что она ему сделала? Похититель был ей незнаком, они раньше не виделись. Это точно.
Чего ради он расспрашивал ее про собственную внешность? Почему злился, когда она не могла ничего сказать про его глаза, волосы, рост?
Эти вопросы крутились в голове Виолы, пока их не вытеснил другой: «Что он сделал с Сабиной?»
Нестерпимая мысль о том, с чем могла столкнуться ее лучшая подруга, заменившая ей сестру, подхлестнула Виолу, и она нашла в себе силы, чтобы выйти из оцепенения. Сначала подвигала ногой, которая все еще была привязана к стулу, потом осторожно ощупала корпус. Ушибы, гематомы и раны страшно болели, но в каком-то смысле ей повезло: кости, похоже, остались целы.
Стиснув зубы, Виола оттолкнулась от пола и полусидя-полулежа огляделась. Помещение было маленькое, квадратное, без окон, с одной массивной дверью. Прожектор, закрепленный на штативе, сейчас не горел. Тусклый свет падал сверху. Подняв глаза, Виола увидела на высоте трех метров прозрачный пластиковый купол, накрытый чем-то зеленым.
Трясущимися пальцами она принялась развязывать узлы на щиколотках. На это ушло немало времени и сил, но в итоге веревки упали. Подтянув колени к груди, Виола помассировала суставы и нащупала отеки, оставленные пинками и ударами.
Может быть, она все-таки выживет, а вот он – нет. Виола твердо решила его убить.
Превозмогая сильнейшую боль, она поднялась на ноги и, дрожа, застыла посреди комнаты. К горлу подступала тошнота, сердце выбивало нездоровый рваный ритм.
Вокруг валялись ее волосы, перепачканные кровью. Крови было много. Работая в доме престарелых, Виола всякого насмотрелась, но даже настолько неизнеженному человеку тяжело видеть отрезанную мочку собственного уха.
Она сосредоточилась на столе, стоящем у стены под прожектором. Подойдя поближе, рассмотрела кое-какие предметы: печально знакомые ей ножницы, аккумуляторную бритву с насадкой, несколько крепких веревок, полосок ткани и полиэтиленовых пакетиков вроде тех, которые используются для заморозки фруктов и овощей.
Виола снова взяла ножницы. Нет, больше она не позволит себя избить! Ни за что! Лезвия были чистыми: очевидно, он их вытер.
Виола уже хотела отойти от стола и заняться дверью, но вдруг увидела маленькое зеркальце. Ее пальцы зависли над ним в нерешительности, но потом она его все-таки взяла и посмотрела на свое отражение.
То, что Виола испытала, было скорее грустью, чем шоком. Ее голова выглядела так, будто все волосы сжевало какое-то животное. Из-за отсутствия правой мочки лицо казалось странно асимметричным. Обе скулы посинели, через весь лоб тянулся красный шрам. Из зеркала смотрела уже не прежняя Виола, и дело было не только в ушибах, ранах и отсутствии волос. Изменился ее взгляд. Он стал тверже и больше не светился.
Положив зеркало, Виола почувствовала дрожь, пробежавшую по всему телу. В какой-то момент ей показалось, что сейчас польются слезы, но, когда он прошел, она взяла себя в руки, мобилизовала те скудные силы, которые в ней еще оставались, и подошла к единственному выходу из комнаты.
Дверь была металлической и, естественно, оказалась запертой.