Квартира была уже открыта. На пороге сидела женщина лет шестидесяти с чем-то в инвалидном кресле. Полная, с курчавыми седыми волосами и одутловатым, похожим на тесто лицом. Ее правая ступня была ампутирована. Пока полицейские поднимались, тревога, которую она, по-видимому, давно испытывала, переросла в панику. Зажав рот рукой, женщина застонала, как от сильной боли. На ее глазах показались слезы, обрубленная нога резко выставилась вперед. Йенс еле удержался, чтобы не обратиться в бегство.
Плачущая женщина не задавала никаких вопросов, не приглашала полицейских войти – только сидела, не отнимая ладони ото рта, и качала головой. Йенс совсем растерялся, но его молодая коллега подошла, опустилась на колени и взяла женщину за руку. «Ваша дочь мертва», – этих слов Карине не пришлось говорить. Они прозвучали в ее взгляде, в печальном кивке, в движении больших пальцев, которыми она погладила тыльную сторону ладони фрау Шольц.
Через несколько секунд, превратившихся в вечность, Карина все-таки произнесла:
– Это произошло очень быстро. Она не страдала.
Мать Сабины опять заскулила, как побитая собака. У Йенса в горле стало тесно. Он не знал, куда смотреть и о чем думать, чтобы тоже не заплакать.
– Фрау Шольц, можно мы войдем? – спросила Карина, но ответа не дождалась, а просто взяла ручки кресла и, вкатив его в квартиру, вошла сама. При этом она бросила быстрый взгляд через плечо. Йенс кивнул ей.
Вся жизнь фрау Шольц, очевидно, протекала в гостиной. Все было устроено так, чтобы она легко дотягивалась до нужных вещей со своего кресла. Йенс невольно подумал о Ребекке, в чьем жилище все вплоть до кухонной столешницы и раковины в ванной располагалось на обычном уровне. Конечно, под потолком Бекка ничего не хранила и держала в каждой комнате специальные захватывающие палки, но в целом ее жилище выглядело вполне обыкновенно… Не то что эта гостиная, похожая на загроможденную пещеру. Мебель была расставлена широко, но Йенсу все равно казалось, будто на него со всех сторон что-то давит. От старой обивки и тяжелых штор попахивало плесенью.
Распад. Во всем ощущался распад.
Нетрудно было догадаться, где обычно сидит хозяйка. Прямо напротив телевизора, в бухте между столом и мягким креслом, похожей на своего рода командный пункт, где все необходимое всегда под рукой. Сюда Карина и вкатила фрау Шольц, после чего сказала:
– Принесу вам попить, – и ушла на кухню.
Йенс, по-прежнему не знавший, что говорить, вдруг оказался наедине с матерью убитой. Господи боже! За столько лет службы в полиции следовало бы уже научиться владеть собой в подобных ситуациях. Молодая коллега справлялась лучше, чем он…
Фрау Шольц все сидела, зажав рот рукой и устремив неподвижный взгляд в телевизор. Йенс кашлянул, приблизился к дивану и сел на краешек – так, чтобы женщина его видела.
– Мне правда очень жаль… – начал он.
В этот момент на пороге показалась Карина со стаканом воды и, вместо того чтобы вернуться в комнату, кивком подозвала Йенса к себе.
– Я сейчас, – сказал он.
Карина зашла в кухню и указала на небольшую галерею семейных фотографий над обеденным столом.
– Вот, – она дотронулась до самого крупного фото в середине. – Это Сабина Шольц.
– Ну да. Я в курсе.
– Но я ее знаю. В пятницу днем она приходила в управление, и мы с ней разговаривали.