Гринфилд и Сэвэдж-Румбо (1990) утверждают, что то, на что Канзи способен с помощью жестов и лексиграмм, сравнимо с тем, что делают глухие дети, растущие без представлений о какой-либо конвенционализированной языковой модели, поскольку их родители приняли решение не обучать их конвенциональному жестовому языку (Goldin-Meadow 2003b). У таких детей во взаимодействии с окружающими их взрослыми формируется способ коммуникации, основанный на сочетании указательного жеста (и других дейктических жестов) и пантомимы. Некоторым пантомимическим проявлениям дети научаются от своих родителей, но многие они изобретают сами (что, любопытным образом, не очень возможно в звучащем языке, основанном исключительно на произвольных знаках), но все они должны быть иконичными, чтобы люди вне семьи также могли их усвоить. Многожестовые высказывания (multisign utterances), которые дети наблюдают у взрослых, во многом являются редуцированными, в основном поскольку родители говорят, при этом жестикулируя, и довольно часто, для выполнения определенных функций, речь вытесняет жесты. Тем не менее, дети в итоге приходят к многожестовым высказываниям, в которых присутствует хотя бы какая-то грамматическая структура — явно в большей степени, нежели у их родителей и, как мы утверждаем здесь, в большей степени, чем у «говорящих» обезьян.
Поскольку мы начали с жестов человекообразных и их грамматики просьбы, первое, что необходимо заметить — это то, что большая часть речи этих детей состоит из
Тем не менее, дело обстоит так, что высказывания этих детей сравнительно коротки. Большинство из них состоит только из одного жеста. Примерно 85 % их многоэлементных высказываний содержат только один иконический знак, обычно в сочетании с указательным жестом, со средним количеством от 1 до 1,4 жестов на высказывание у всех детей, кроме одного (включая указательный жест); этот показатель очень мало изменяется на протяжении нескольких лет наблюдения. Goldin-Meadow (2003b) приводит данные о том, что в основе этой сравнительно бедной речевой продукции лежит нечто, что она называет «предикатными рамками» (predicate frames), поскольку в отдельных случаях дети четко указывают на объекты, играющие различные роли в данном действии или событии; например, иконическим жестом, обозначающим действие «резать», один и тот же ребенок в разных ситуациях может обозначить резчика, или некий объект, который режут, или орудие, которым пользуются для разрезания. Это представляется нам особенно четким доказательством того, что в данном случае можно говорить об очень развитой способности вычленять участников событий, которая, возможно, основана на мощных возможностях человека в области имитации действий или даже имитации смены ролей (role reversal); еще раз повторю, имитация = то же действие, другой участник события).
Таблица 6.1
Жесты-действия, применяемые детьми, пользующимися «домашними» системами жестовой коммуникации (Goldin-Meadow, Mylander 1984), человекообразными обезьянами и представителями обеих этих групп (количество показавших тот или иной жест — из общего числа 6 в каждой группе — указано в круглых скобках)[22]. (Спасибо Эстебану Ривасу за помощь в составлении списка по шимпанзе.)
NB: Классификация жестов человекообразных обезьян Сделана автором и сотрудниками, а не дана по работе Rivas 2005.
Дети, пользующиеся так называемыми «домашними» системами жестовой коммуникации, способны к простому структурированию своих высказываний. Что более важно, они иногда применяют средство, весьма распространенное в конвенциональных знаковых языках, для указания «пациенса» действия: а именно, во время выполнения иконического жеста, обозначающего действие, они перемещают Руку(-и) в направлении объекта этого действия. Так они иконически отображают процесс воздействия, чтобы маркировать пациенс. Неясно, как часто это средство используется; в описании Goldin-Meadow (2003b: 111) говорится лишь, что «периодически дети ориентируют свои жесты в направлении определенных объектов в комнате». Пользователи конвенциональных жестовых языков, разумеется, делают подобные вещи в обязательном порядке, и в гораздо больших объемах, и для выполнения различных функций (Padden 1983). Что касается порядка жестов, то только у некоторых детей он устойчив и обычно состоит из жеста, указывающего на объект действия, на первом месте и иконического жеста, обозначающего само это действие. Единственный ребенок, который порождал достаточно большое для статистического анализа количество переходных действий, довольно последовательно располагал пациенсы после жестов-действий. Эта схема полностью противоположна той, которую предпочитают «говорящие» обезьяны. При этом имеется мало свидетельств в пользу того, что различные порядки знаков в высказывании выражают различные и противопоставленные значения. Есть и другое возможное проявление грамматической структуры (систематически изученное только на одном ребенке): когда данный иконический знак используется по-разному для обозначения объекта и действия. Например, объект «расческа» передается знаком в более сокращенном виде по сравнению с действием «расчесывать». Хотя такие случаи редки, тем не менее, возможно, что это шаг в сторону возникновения частей речи — существительного и глагола (Goldin-Meadow 2003b: 130).
Справедливо, что и бонобо Канзи, и маленькие дети, пользующиеся жестами домашнего изобретения, продуцируют множество одноэлементных, достаточное количество двухэлементных и совсем немного более длинных высказываний. В обоих случаях типовое многоэлементное высказывание состоит из одного знака (лексиграммного или иконического типов) и одного более или менее «естественного» жеста, как правило — указательного. Но имеется два принципиальных различия. Первое состоит в том, что Канзи и другие обезьяны высказывают почти исключительно просьбы (с небольшим процентом высказываний, которые не являются просьбами и в основном представляют собой разновидность называния или узнавания объектов), а пользователи «домашних» жестов, помимо этого, порождают множество информативных высказываний, что означает, что они способны «говорить» на множество тем, таких, как объекты и их перемещения и свойства, чего человекообразные обычно не, делают. Возможно, что это объясняет различия в предпочитаемом человекообразными и детьми порядке слов. То есть, поскольку человекообразные обезьяны просят о чем-либо, они ставят желаемые объект или действие на первое место, а за этим следует некое обозначение человека, который должен выполнить желаемое, объекта, над которым должно быть произведено желаемое, или некий маркер просьбы; пользователи «домашних» жестов же склонны сначала обозначать то, о чем они говорят (например, показывая на это), а затем утверждать об этом нечто интересное (возможно, это — свидетельство зарождения тема-рематической структуры). Второе же различие состоит в том, что поскольку жесты детей, пользующихся «домашними» системами жестовой коммуникации, пространственно ориентированны и иконичны, у этих детей есть возможность использовать пространство для систематического модулирования значений, и некоторые из них действительно начинают учиться этому. У Канзи такая возможность в его лексиграммной системе отсутствует, и представляется неясным, моделируется ли она в рамках ASL, или же ее поиски ведутся в процессе наблюдения за обезьянами-пользователями жестов, подобными жестам ASL. Но, опять же, когда единственное, что ты делаешь — это просишь, нет особой нужды в показывании ни субъекта, ни объекта действия.
Тем самым, дети-пользователи «домашних» жестов не ограничены грамматикой просьбы и действительно довольно часто пытаются информировать окружающих о положении дел с желанием им помочь. Но при этом они все равно продуцируют высказывания с очень простым синтаксисом, в большинстве случаев с «вероятностным» (probabilistic), а не нормативным. Они полноценны с когнитивной точки зрения во всем остальном, включая владение навыками и мотивами разделения намерений — так почему же они не становятся грамматически более продвинутыми носителями? Очевидно, что они не научаются полноценному конвенциональному языку, который сформировался в сообществе пользователей. А в их окружении даже нет других людей, которые также естественным образом и без использования речи овладели «домашними» жестами, и в коммуникации с которыми они могли бы конвенционализировать хоть что-то. Когда такие дети обладают подобным сообществом, они начинают порождать высказывания со значительно более совершенной грамматической структурой, как кратко будет описано ниже.
Нормально развивающиеся говорящие дети начинают пользоваться указательным жестом и другими видами жестов до того, как овладевают устной речью. Как описано в главе 4, дети, обучающиеся устной речи обычным образом, склонны к увеличению доли указательных жестов в коммуникации в процессе овладения речью и к уменьшению доли иконических и конвенциональных жестов, предположительно потому, что речь узурпирует их функции. Это означает, что большая часть самых ранних, однословных высказываний у детей, их голофраз, фактически сочетает в себе указательные жесты и речь (как и интонационное маркирование мотива). И, похоже, такие жестово-вербальные сочетания — это предшественники раннего детского синтаксиса.
В двух недавних исследованиях описано, как это происходит. Предположив, что начало использования детьми указательного жеста совместно с речью необходимо для обозначения объектов, Иверсон и Голдин-Мидоу (Iverson, Goldin-Meadow 2005) выделили два типа жестововербальных сочетаний. Первый тип — это так называемые избыточные (redundant) сочетания, в которых ребенок указывает на объект и одновременно называет его; второй — это дополняющие (supplementary) сочетания, в которых ребенок указывает на объект и одновременна заявляет что-то про него, например, показывает на печенье и говорит «съесть». Эти исследователи выявили в коммуникации детей поразительно высокую корреляционную связь между «дополняющими» сочетаниями и первыми сочетаниями типа «слово-слово» (rs = 0.94), тогда как корреляция последних с «избыточными» жестово-вербальными сочетаниями отсутствовала. Озчалискан и Голдин-Мидоу (Ozcaliskan, Goldin-Meadow 2005) распространили эти результаты даже на более сложные языковые явления (см. также Capirci et al. 1996). Интересно здесь, что дополняющие жестово-вербальные сочетания воплощают в себе нечто вроде простого синтаксиса, который можно наблюдать у «говорящих» обезьян и детей, пользующихся «домашними» жестами: высказывания, состоящие из указательного жеста и некоего иконического или произвольного знака, обозначающего действие, свойство объекта или другой предикат, при этом — без участия каких-либо синтаксических средств (указание и слово обычно порождаются одновременно, поэтому вопрос о порядке слов здесь вообще не встает).
В своих первых многословных (multiword) высказываниях маленькие говорящие дети довольно часто делают все немного по-дру-тому (хотя разница все равно не столь велика). Начиная с 18 месяцев, большинство детей порождают словосочетания, одна составная часть которых не меняется, другая же непостоянна. Прототипически слова, выражающие отношение или событие, используются с большим числом различных обозначений объектов (например,
Но все-таки, осевые схемы у маленьких детей не являются по-настоящему синтаксическими. Другими словами, хотя во многих ранних осевых схемах имеется устойчивый порядок слова-события и слова-участника события (например,
Таким образом, возможности маленьких говорящих детей, а также маленьких глухих детей, обучающихся конвенциональным жестовым языкам, не ограничиваются грамматикой просьбы, но начинают они речевое общение, тем не менее, без какого-либо «серьезного» синтаксиса. В данном случае причина проста: требуется некоторое время для того, чтобы научиться распознавать грамматическую структуру, содержащуюся в определенных высказываниях, которые можно услышать в сообществе, пользующемся звучащим языком. Это важный факт в любых дискуссиях об эволюционном происхождении грамматики. Маленькие дети, естественно овладевающие звучащим языком, хотя и обладают всеми необходимыми когнитивными и социально-когнитивными возможностями и мотивациями, а также сложившимся языковым сообществом, в котором они живут, тем не менее, начинают говорить не синтаксически структурированными высказываниями, а простыми с синтаксической точки зрения конструкциями, пока не использующими продуктивных синтаксических средств.
Если говорить об эволюционном развитии, ни одна из ситуаций, разбиравшихся нами выше (кроме естественной коммуникации человекообразных), не характерна для ранних стадий эволюции человека. «Говорящие» обезьяны растут в современных условиях рядом с людьми, а все маленькие дети обладают когнитивными возможностями, которых у древних людей, вероятнее всего, не было, в особенности — навыков воспроизведения смены ролей и навыков совместных намерений. Так что наша модель первых этапов эволюции грамматики должна представлять собой некое сочетание этих различных ситуаций (кратко охарактеризованных в табл. 6.2). Коммуникативные средства, которые наш воображаемый
Несколько более простой нашу задачу делает то, что, помимо естественных жестовых последовательностей человекообразных обезьян, во всех остальных описанных ситуациях индивиды демонстрируют подлинные жестовые сочетания со схожей простой грамматической структурой — в том смысле, что они делят референтную ситуацию на составные части, часто — на события и их участников. Интересно, что хотя, и указательный жест, и пантомима могут сами по себе обозначать объекты или действия, все индивиды в демонстрируемых ими сочетаниях обычно используют указательный жест для обозначения объектов (участников событий), а пантомиму — для обозначения событий. Принимая во внимание повсеместное распространение подобных различий в жестовых и звучащих языках мира, мы можем утверждать, что организация событий и их участников (возможно, представляющая собой основу для противопоставления глаголов и существительных) естественным образом появляется как у человекообразных обезьян, так и у человека[24].
Таким образом, мы можем предположить, что первые представители рода
6.2. Грамматика информирования
Представители рода
Идентификация (Identifying): выходя за пределы просьбы, коммуникант должен иметь возможность упоминать отсутствующие или незнакомые объекты и события, даже используя несколько элементов в качестве единой, функционально связной составляющей, но при этом помещая акт референции, в интересах реципиента, в контекст их совместных понятийных представлений;
ebooksa