Я одариваю ее быстрой и натянутой улыбкой.
— Я цеплялся за его ногу, умоляя сохранить мне жизнь.
Она злорадно смеется.
— Что случилось с мужским стоицизмом?[37] Собраться с духом и все подобное?
Я смотрю на нее с притворным возмущением.
— И к чему меня это приведет? К одиночеству? В муках и страданиях? К жизни без тебя, когда мне понадобится вытереть мой горячий лоб?
— Как тебе вообще такое приходит в голову? — Делайла явно пытается подавить очередной приступ смеха.
— Я много читаю, — спокойно говорю я, хотя мы стоим так близко друг к другу, что мое плечо соприкасается с ее, что чертовски отвлекает. — У меня в голове хранится нескончаемый запас мелодраматических фраз.
Несмотря на мою попытку успокоить ее, Делайла отодвигается и убирает мой стакан.
— Тебе, наверное, стоит принять ибупрофен и сходить в душ.
Я пока не готов от нее уходить. Время, проведенное с ней, делает мой день лучше. Отчаянно пытаясь поддержать разговор, я положил руку на сердце, словно она меня ранила.
— Это все, что ты скажешь?
— А что? Неужели я забыла о твоем дне рождения? — съязвила она, сдерживая улыбку.
— Вот здесь очень болит. Где мое сочувствие, женщина?
Смех срывается с ее губ, и я чувствую себя так, словно выиграл гребаный джекпот.
— Как пожелаешь, — говорит она, глядя на меня с опекающим выражением лица. — Бедный Мейкон, хочешь, я поцелую твое бо-бо и тебе станет лучше?
Ты не представляешь, как искушаешь меня, женщина.
— А ты бы поцеловала? — Я не прочь играть грязно. Тянусь к подолу своей рубашки и начинаю задирать ее, обнажая пресс. — Потому что бо-бо вот тут…
— Верю-верю, только остановись. — Она снова смеется, однако на ее щеках появляется легкий румянец. Бинго. — Паразит. Я ничего не буду целовать. — Я опускаю рубашку. — Снова задираешься.
— Флиртую.