Скажи

С ним.

Это продолжалось около часа. Они просто целовались, иногда прерываясь, заглядывая друг другу в глаза, томным взглядом, размазанным, невидящим. Не сфокусированном на мире вокруг. Только друг на друге. Шептали какие-то безумные глупости. И хотелось умереть от счастья.

Марина чуть не умерла.

Под конец он уже просто обнимал её за плечи, прижимая к себе, и поглаживал по волосам, пытаясь отдышаться. Она тоже тяжело дышала, положив голову ему между грудью и плечом, и водила пальцем по его горячему предплечью. Они то молчали, то разговаривали о чём-то, то снова молчали. И было так уютно, так хорошо.

И не хотелось больше ничего.

А когда Марина часом позже заглянула в зеркало своей ванной, обнаружила на коже шеи ярко-красное пятно, оставленное его ртом. И почему-то улыбнулась, глядя на своё отражение, чувствуя, как тёплая волна счастья хлестнула её по рёбрам. Закрыла лицо руками и никак не могла перестать улыбаться.

Влюблённые люди ведут себя как идиоты?

О, да, несомненно. Но это мало волновало её, когда она всё продолжала рассматривать себя в зеркале, обводила кончиком пальца неровный контур внушительного засоса и кусала губу.

Вчера.

А сейчас.

Рука взметнулась к шее почти автоматически, однако пальцы скользнули выше и быстрым движением выудили пряди, заведённые ранее за ухо. Они легли на ключицу, прикрывая от внимательных глаз Лисовской оставленный Егором след. Гейден обняла себя за плечи, с нарастающей толстым слоем в груди неловкостью ожидая реакции шатенки.

– Хорошо провели время, я смотрю, – блеснула глазами та.

Марина закусила губу, потупив глаза.

– Ну, можно и так сказать.

Повисла тишина. Гейден ощутила, как пунцовеют щёки, жар коснулся и кончиков ушей – ей давно не было так неловко перед подругой. И тот факт, что Лисовская и сама не раз и не два приходила в школу с точно такими же пятнами на бледной шее, это стеснение ничуть не останавливал.

Она однозначно не стыдилась этих отметин. И не стыдилась того, чем они вчера увлечённо занимались с Рембезом. И уж тем более она не стыдилась, что это всё у неё произошло именно с ним и что именно его метка сейчас краснела на её коже, спрятанной под волосами. Просто, кажется, она забыла, каково это – быть пойманной на своих чувствах. Прятать последствия многоминутного удовольствия.

Или не знала этого никогда. Никогда до Егора.

Потому что не могла объяснить почти что разрывающегося в грудной клетке счастья. Оно стиснуло её, накрыло с головой, растворилось в ней самой, и она чувствовала, что светится. Изнутри, ярко, ослепительно. Она не могла перестать улыбаться, и мысли стабильно возвращались к одному только человеку.

Она чувствовала себя по уши влюблённой, и это забавило. Они оба не маленькие, но бесконечное смущение, вызванное то ли смелыми движениями рук, то ли влажными поцелуями на груди и шее, то ли громким шёпотом о своих чувствах прямо в раковину уха или в губы друг друга, не отпускало обоих. Оба краснели и млели одновременно. А потом краска сходила с лиц, пока они просто лежали или сидели, сплетя пальцы, и рассматривали соединённые руки – каждую фалангу, каждую косточку.

Они оба находили нечто прекрасное в их соединённых руках.