Скажи

Она верит ему. Всей душой верит.

Иначе и быть не может.

Когда он всё также нежно поцеловал её на прощание возле её входной двери и пообещал, что они прекрасно завтра проведут день, она только кивнула и погладила кончиками пальцев высокий подъём его скулы. Он с ювелирной осторожностью сжал её пальчики и вновь поднёс ко рту, касаясь их губами и оставляя горячие следы поцелуев почти на каждой фаланге.

И Марина зашла домой абсолютно счастливая, чувствуя, как горят губы, которые всё ещё помнили его поцелуй на прощание. Нежный до глубины души, ласкающий, мягкий. Чувственный донельзя – им одним можно было прожить всю жизнь наперёд.

И губы растянула искренняя улыбка, приподняв краешки рта. Непроизвольно, Марина даже не успела проконтролировать это движение.

А затем в прихожую вышла мама. Будто бы такая же довольная, как и дочь. Подошла, чмокнула в щёку, а затем сделала небольшой шажок назад, облокачиваясь плечом о дверной косяк.

– А я купила нам билеты.

И опора под ногами резко пропала.

Сердце будто остановилось.

Марина, до этого расстёгивающая молнию на зимних ботинках, замерла. Медленно подняла голову, находя глазами улыбающееся родное лицо. Чувствуя, как закололо в носу. Пальцы так и застыли на «собачке», кажется, онемев.

А мама всё продолжала давить на воспалённый гнойник со спокойной размеренностью.

– На двадцать девятое число. В субботу я доделаю все дела на работе. Скорее всего, сильно задержусь. Как приду, соберём вещи, и в воскресенье рано утром у нас с тобой самолёт на Петербург.

И все надежды разом в пропасть. Марина ощущала, как каждая с огромной силой врезалась в самое дно, глубокое и тёмное, разбиваясь на тысячи мелких осколков. И создалось ощущение, что она шагала прямо по этому рассыпавшемуся крошеву стекла собственных желаний и чаяний голыми ногами.

Да что там, шагала. Окунулась целиком, по самую макушку.

И каждый маленький осколок оставлял рану на её живом теле. Впивался, проникал внутрь. Резал.

– Ладно, – шепнула она, расстёгивая всё-таки молнию до конца и снимая с ног обувь. Вешая пуховик в шкаф, кусая губы до боли. Надеясь, что та обязательно отрезвит её. А онемевший рот продолжал. – Я скажу ребятам. Завтра, после праздника.

Молчание. Пару секунд – и обнимающие ласковые тонкие руки. Марина неосознанно потёрлась о них, тяжело вздыхая. Благодаря этим движением за немую поддержку. Немую, но такую ощутимую.

И вдруг – чувства, настолько контрастирующие с тем, что она ощущала. Это едва не сбило с ног, и Марина распахнула глаза, хмурясь, потому что вместе с досадой она внезапно почувствовала жуткое облегчение, накрывшее с головой. Словно за спиной выросли крылья. Или словно тело стало легче в несколько десятков раз. Казалось, она могла без особого труда парить по воздуху, не касаясь ногами пола.

Точно.

Теперь, наконец, она всё знала точно. Теперь она могла поделиться этим с дорогими ей людьми, не водя их за нос, не обманывая ни их, ни себя саму. Не кидаясь из крайности в крайность – сказать или нет. Сейчас это была реальность, и она должна была предупредить их.