Скажи

Ей не нравилось то, какую реакцию он вызывал в ней.

Очередной тихий смешок заставил оторваться от несносных мыслей и уставиться в насмешливые глаза подруги.

– А от чего станет легче? – спросила она, изгибая тонкую бровь. – От того, что будешь сидеть и разглядывать его при каждом удобном случае?

Марина едва не зашипела, возмущённо хмуря брови.

– Я его не разглядываю!

Лисовская усмехнулась, отставляя от себя пустой стакан и качая головой.

– Себе хотя бы не ври.

– Смешно тебе, да? – Марина прищурила глаза.

Диана подняла брови и улыбнулась, отчего черты её лица тут же стали мягче. Не было больше сочувствия в её глазах, и стало проще почему-то. Проще принимать её поддержку, чем когда она смотрит так, будто Марина обречена до конца своих дней на эту неопределённость в отношениях с Рембезом.

– Не злись, – ободряющая широкая улыбка, и грех не ответить на неё, поэтому Гейден отвечает. Хоть и слабо, но всё же краешек рта приподнимается вверх. – И было бы чудесно, если бы ты не посылала в него такие испепеляющие взгляды.

– Он сам напросился, – парировала Марина, подпирая подбородок ладонью. Глядя, как Лисовская посмеивается после её слов.

Но это уже было действительно не смешно. Даже Марине уже было не смешно. Мысли о чём угодно потихоньку сменялись мыслями о Егоре. Это пугало, потому что Марина понимала: ей это было не нужно. Нет, не так. Было лишним, то есть. Да.

Сбивало с привычного ритма.

Невольно вспоминались те безмятежные пару дней, когда она действительно считала его скотиной. Когда ещё не успела просто поговорить с ним, не успела стать свидетелем некоторых его поступков, которые сейчас вызывали в ней какое-то непонятное восхищение. Когда они то и делали, что вечно стебали друг друга.

Чудесное время.

Она не сомневалась тогда, не думала столько, не размышляла, почему его так много в её голове. Ведь в то время его просто ещё не было в её голове!

Или был, но не в таких количествах.

Девушка вздохнула. Несмотря ни на что она упрямо заставляла себя верить в то, что ей абсолютно всё равно на него. Принимать очевидное не хотелось до самого конца.

А когда она уходила в свои мысли, становилось вообще кошмарно. Металась по этим дебрям как раненый зверь, и это всё сильнее затягивало её в себя. Особенно когда она оставалась одна, или у неё появлялась возможность окунуться в эти размышления. Когда просто сидела на диване с мамой, или смотрела какой-нибудь фильм, или читала, и взгляд вдруг останавливался посреди страницы, утопая в строках. Утопая, но не видя ни одного слова из повествования.

Её едва не колотило от бешенства, когда она осознавала, что взгляд в очередной раз бесцельно скользит по книжной странице, а прочитанное не воспринимается загруженным лишними мыслями разумом.