– Что это? – спросила я тихо, чувствуя, что меня начинает потряхивать от напряжения, растущего внутри.
Прикосновения к Джерхану наполняли меня внутренним огнем, пламенем, которое невозможно было потушить. Я сгорала рядом с ним и больше всего боялась, что он не испытывает и капли того же, что и я.
В этот момент я почти с ужасом осознала, что почти нестерпимо хочу коснуться этого шрама губами. И уже едва держу себя в руках.
– Это память, – проговорил тихо Джерхан, и в голосе просквозили хриплые нотки, проехавшиеся по моим нервам как металл по стеклу. – О моем детстве.
– О детстве? – ахнула я, почувствовав, будто меня ведром воды окатили. – Этот шрам из детства?
– Да, – кивнул он уже чуть спокойнее. Его голос выровнялся, и мне стало проще с ним разговаривать. – Когда-то я был мираем… и меня звали бастардом черной крови. Не все считали, что это благородное прозвище, – ухмыльнулся он немного криво и отвел взгляд, словно вспоминая.
– Бастард черной крови? – переспросила я, нахмурившись.
Это имя вспыхнуло в памяти тусклым огоньком, напоминая о чем-то, что я давно забыла. Как-то так звали одного из членов семьи золотого царя. Но, признаться, я никогда не считала нужным изучать родословную священного мирайского рода Эннариш, из которого происходили все повелители Шейсары. Потомки этого рода, по преданиям, были потомками самой змеиной богини Иль-Хайят, но меня мало интересовали и они, и сама богиня.
Где я, простая человеческая девчонка, а где высокородные наги?..
– Это имя я носил незаслуженно, – проговорил задумчиво Джерхан, к моей радости охотно открывая мне правду о себе, – но об этом почти никто не знает и по сей день. Надеюсь, что и не узнают, но суть не в том. Шрам мне оставили отпрыски благородных мирайских домов, когда узнали, что рядом с ними поселился проклятый богиней бастард.
Я похолодела.
– Тебя пытались убить? Тебя, родственника царя?
Один уголок губ Джерхана саркастически приподнялся, когда он взглянул на меня. Зато я была рада, что он больше не хмурился. Тьма почти исчезла из его глаз.
Видимо, прошлое все же казалось ему гораздо более светлым и притягательным, чем настоящее. Несмотря на те ужасы, о которых он прямо сейчас и рассказывал.
– Как ты думаешь, много ли уважения вызывает мирай, носящий мое прозвище?
Я не смогла ничего на это ответить, и Джерхан продолжал:
– Мне было примерно десять, когда несколько подростков выследили меня неподалеку от сада, в котором мы жили с матерью. За территорию особняка мне запрещено было выходить, потому что считалось, что со мной там может произойти нечто ужасное. И я не выходил. Почти.
Джерхан вздохнул и, кажется, незаметно даже для самого себя взял мою руку в свою. Он не глядел на нее, и на меня не смотрел тоже, но его пальцы стали осторожно перебирать мои, словно это его расслабляло.
А у меня по спине к пояснице прокатилась лавина лавы, застывающей острыми колючими камушками.
Он меня гладил…