– Там.
Материалом при строительстве этой лачуги послужили лишь тростник, жерди и глина. Вход оказался такой низкий, что влезть можно было только на карачках. Вместо этого я снова обнажил Вздох Змея и вонзил клинок в поросшую мхом кровлю. С той стороны раздался женский крик. Потом еще один, когда я разворошил солому, проделав в крыше отверстие, а затем расширил его вплоть до дверного проема. Финан и Берг помогли, раскидав доски, прутья и тростник, так что вскоре мы заглянули внутрь лачуги.
И увидели парочку, сидящую в дальнем углу перед очагом, в котором едва теплился огонь. Девушка прижимала к груди платье и смотрела на нас широко раскрытыми испуганными глазами. Рядом с ней, обнимая ее за плечи, сидел такой же испуганный мужчина, которого я не сразу узнал. Я даже огорчился, что вломился не в ту хижину, потому что у приятеля девицы не наблюдалось тонзуры. Напротив, голову его покрывали густые темные волосы. И только когда он поднял взгляд и посмотрел на меня, все сомнения исчезли.
– Брат Бедвульф! – воскликнул я.
– Нет! – Он лихорадочно замотал головой. – Нет!
– Или тебя называть братом Осриком?
– Нет! – взвизгнул монах. – Нет!
– Да! – отрезал я, шагнул в разрушенную лачугу, наклонился и, ухватив брата Бедвульфа за черную рясу, протащил обмякшее тело через тлеющий очаг, так что монах завизжал от боли, а шерстяная ряса занялась. Он взвыл, а девушка ахнула. Я швырнул его на землю среди обломков кровли и стал смотреть, как он катается, стараясь загасить язычки пламени.
– Брат Бедвульф, – обратился я к нему. – Пора нам поговорить.
И мы поговорили.
Дело, разумеется, оказалось в девушке. Звали ее Винфлэд, лет ей было тринадцать или четырнадцать. Невольница-саксонка, тощая, как ободранная ивовая ветка, с большими робкими глазами, вздернутым носиком, рыжеватой шевелюрой и выпирающими зубами на верхней челюсти. Вид у нее был как у заморенной голодом белки, но брат Бедвульф влюбился в нее. Он дал обет безбрачия, что, на мой взгляд, самое глупое из требований, которые христиане предъявляют к своим монахам, но беличья мордочка Винфлэд оказалась куда притягательнее, чем самые священные клятвы пригвожденному богу.
– Я женился на ней, – исповедался он, корчась у моих ног.
– Так ты больше не монах?
– Нет, господин.
– Тогда почему одет как монах? – Я кивнул на обгоревшую рясу с грубым черным капюшоном и подпоясанную веревкой.
Бедвульф поежился – то ли от страха, то ли от холода, сказать не берусь. Возможно, от всего сразу.
– Господин, у меня нет другой одежды.
Белка выпрыгнула из развалин хижины и опустилась на колени рядом со своим возлюбленным. Она склонила голову, протянула бледную ручонку, и Бедвульф принял ее. Обоих трясло от ужаса.
– Девочка, посмотри на меня, – приказал я, и робкие глаза, небесно-голубые, испуганно воззрились на меня. – Ты саксонка?
– Мерсийка, господин. – Голос ее был едва громче шепота.