Евреи ислама

Очевидная параллель в практике респонсов — раввинские тшувот и исламская фетва. Самые ранние сохранившиеся примеры и того и другого приблизительно одновременны, но здесь мы можем найти общий источник в responsa prudentium римских юристов, которые гораздо древнее обоих и, вероятно, лежат в их основе.

О философской и даже теологической литературе можно без колебаний сказать, что ислам влиял на иудаизм, а не наоборот. Понятие богословия, формулировка религиозной веры в виде философских принципов — все это было чуждо евреям библейских и талмудических времен. Еврейское богословие возникло почти исключительно в исламских землях. Его разрабатывали теологи, использующие как концепции, так и терминологию (либо на арабском языке, либо скалькированную с него на иврите) мусульманского калама¹⁸. Тем самым иллюстрируется и еще одно важное влияние — лексическое — арабского языка на иврит. Арабский и иврит, конечно, родственные языки с большим запасом общих корней. Таким образом, заимствование или имитация лексического материала из одного в другой — дело несложное. В Средние века образованные евреи в странах ислама были хорошо знакомы с обоими языками. Значительная часть философской и научной лексики средневекового иврита, во многом перешедшая в современный иврит, была скалькирована или заимствована из арабского языка. Приведу лишь один пример: ивритское муркав («сложный», «составленный») явно происходит от арабского мураккаб. Есть множество и других подобных аналогий.

Проникновение арабской лексики в иврит поднимает более широкий вопрос об арабском влиянии на еврейскую филологию. Евреи, изучая иврит, чтобы лучше понять Танах, во многом следовали принципам, разработанным мусульманами, изучающими арабский язык с подобной целью — экзегетика (в исламе более принят термин «тафсир») священного текста Корана. Происхождение, становление и развитие грамматической науки и лексикографии, усилия по установлению подлинного текста удивительно похожи в обеих религиях. Неизбежно возникает вопрос, существует ли связь между деятельностью масоретов[31], их заботой о фиксации текста Танаха на иврите, с параллельно ведущимися и, вероятно, начатыми ранее усилиями мусульман по воссозданию подлинного текста Корана.

Мусульманское влияние на иудаизм вышло за пределы мира мысли и изучения, оно сказалось даже в ритуале и синагогальном культе. Доктор Нафтали Видер опубликовал несколько лет назад замечательное исследование исламского влияния на еврейское богослужение. Это, кстати, одно из немногих научных произведений на иврите, переведенных на арабский язык¹⁹.

В литературе и искусстве мусульманское влияние на евреев огромно, и почти всецело оно оказывалось только в одном направлении. Еврейская поэзия средневекового Золотого века очень внимательно следила за развитием просодии и техники арабской поэзии, да и за всей ее системой символов и намеков. Хотя средневековая еврейская поэзия и большая часть прозы написаны неисламским языком и письмом, это творчество принадлежит тому же культурному миру, что и арабская и другие литературы ислама. Исламское влияние на еврейскую поэзию не ограничивается исламским миром; через Испанию оно распространилось и на евреев Прованса. В изобразительном искусстве иудаизм и ислам разделяют определенные взгляды на изображение фигур человека и даже животных, и обе религии оказались затронуты развитием форм художественного выражения в искусстве²⁰. Исламские и еврейские произведения искусства поразительно сходны между собой, и не только созданные в исламских странах, но и в христианской Европе, где, как и в случае с поэзией, еврейская книжная иллюстрация, с одной стороны, и синагогальная архитектура — с другой демонстрируют узнаваемое исламское влияние.

Сравнивая евреев христианского и исламского мира, мы можем установить, в какой степени еврейское меньшинство следовало нравам и принимало нормы доминирующей общины даже в вопросах, имеющих личное и религиозное значение. Это наиболее очевидно в брачном законодательстве. Одно из самых явных различий между христианством и исламом в данной сфере состоит в том, что ислам допускает полигамию и наложниц, христианство же запрещает и то и другое. В христианском мире евреи приняли и практиковали моногамию как законный принцип, в мусульманском же мире большинство еврейских общин практиковали или по крайней мере допускали полигамию и наложниц почти до сегодняшнего дня²¹.

Есть еще одно очень яркое различие между исламом и христианством во влиянии на иудеев: концепция мученичества и обстоятельства, при которых оно становится обязанностью. Существует иудео-христианская традиция — и здесь перегруженное коннотациями выражение «иудео-христианская» вполне правомерно, — согласно которой верующий должен быть готов отдать свою жизнь, но не отказаться от религиозных убеждений. Евреи до сих пор чтят древних еврейских мучеников: Хану и ее сыновей, рабби Акиву и его сподвижников и многих других. Та же традиция поддерживалась христианами, а также, без недостатка в примерах, евреями в христианских странах: христианство было религией, которая создавала и мучеников, и мученичество.

В исламском мире и мусульмане, и подчиненные им меньшинства, возможно, за частичным исключением шиитов, придерживаются более спокойного взгляда. В уже процитированном стихе Коран указывает, что «нет принуждения в религии», что трактовалось как означающее: никого нельзя и не следует вынуждать менять его религию, если, конечно, он не язычник и не идолопоклонник, с которым нечего церемониться. Но в центральных землях ислама, где сформировалось ядро традиции и откуда исходит общинная историческая память, было мало язычников или идолопоклонников. Для христиан и евреев, находящихся под мусульманским правлением, вопрос о насильственном обращении и, следовательно, мученичестве вставал редко. Для самих мусульман он возник лишь столетия спустя.

Однако в исламе понятие мученичества фигурирует, и для него действительно используется слово с соответствующим значением: исламское шахид, от арабского слова, означающего «свидетель», — это и основное значение слова в юридическом смысле; следовательно, оно соответствует греческому martyros. Но мусульманин-шахид — это нечто совершенно отличное от еврейского или христианского мученика. Шахид — это тот, кто умирает в бою, в священной войне за ислам. Поскольку священная война является религиозным долгом верующих, те, кто выполняют этот долг, погибая, считаются мучениками в исламском смысле этого слова и имеют право на награды мученичества. Иудео-христианское понятие мученичества — страдать и свидетельствовать о своей вере, но не отречься от нее — не является неизвестным в исламе. Судьба еврейского племени в Медине Бану Курайза, принявшего смерть, но не отрекшегося от своей веры, является частью полусвятой биографии Пророка и вызывает уважение, порой граничащее с восхищением²², но как пример для подражания мусульманами не рассматривалась. Причиной тому вряд ли может быть что-то кроме того обстоятельства, что в ранние, формирующие века исламской истории подобный вопрос для мусульман не возникал, и испытанию мусульмане не подвергались. В тех редких случаях, когда мусульмане испытывают религиозные ограничения, это происходит внутри, а не вне веры и возникает в результате попыток той или иной школы мусульманской доктрины навязать свои взгляды остальным. В такой ситуации естественно было имитировать мягкое согласие. Появилось и получило широкое распространение учение, что так поступать можно ради сокрытия своих истинных убеждений, пока хранишь их в собственном сердце и разуме, и что вполне допустимо приспосабливаться к доминирующей доктрине для того, чтобы выжить; когда же со временем обстоятельства станут более благоприятными, можно вернуться к прежнему исповеданию и провозгласить свою истинную веру²³. Однажды приняв этот принцип, можно было расширять его применение. Столетия спустя, с отступлением мусульман из Испании и Италии, мусульмане столкнулись с новой и гораздо большей угрозой своим верованиям — не только давлением конкурирующей мусульманской доктрины, но и решительным преследованием со стороны правящей религии. Некоторые выбрали мученичество или изгнание. Другие предпочли приспособиться и, пока это было возможно, сохраняли свою религию в тайне.

Такая реакция в ответ на преследование, конечно, знакома нам из еврейской истории. Испанские и португальские марраны, которых вынудили перейти в католичество, сохраняли свою еврейскую веру и в какой-то степени даже практиковали тайные богослужения, пока не наступали другие времена или пока они не переходили в другие места, где собственную веру можно было вновь исповедовать открыто. Примечательно, что феномен марранизма в еврейской истории практически ограничен странами исламской цивилизации и исламского влияния. Известнейшим примером являются евреи Испании и Португалии после изгнания. В исламских землях от Северной Африки до Ирана и Центральной Азии засвидетельствованы и другие случаи. Среди иудеев христианского мира, подвергавшихся несравнимо большим гонениям, о таком почти ничего не известно. Как и ожидали их преследователи, евреи предпочли смерть или изгнание подчинению.

Некоторые средневековые еврейские авторы, в том числе великий Рамбам (Маймонид), даже пытались теоретически обосновать столь разительное отличие в преследовании иноверцев в мире ислама и христианства и утверждали на богословских основаниях, что, хотя еврею лучше подвергнуться пыткам и смерти, чем произнести символ веры христианского вероучения, он может принять обращение в ислам, чтобы выжить. Существенная разница заключалась в том, что евреи признавали ислам строгим монотеизмом того же рода, что и их собственный, тогда как у них существовали некоторые сомнения относительно христианства, которые они разделяли с мусульманами. Для тех, кому были неприемлемы оба символа веры, все-таки меньшей ложью представлялось свидетельствовать: «Мухаммед пророк Бога», чем «Иисус сын Божий». Хотя это различие, несомненно, основано на несовершенном понимании христианского учения, оно тем не менее имеет важное значение для понимания межрелигиозных отношений.

Еще в одном вопросе иудаизм и ислам ближе друг к другу, чем любой из них к христианству. Это вопрос о законах питания. Мусульманские законы питания не так строги, как предписанные раввинистическим законом. Некоторые из послаблений конкретно указаны в Коране, и действительно, готовность есть верблюжье мясо иногда служила проверкой искренности еврейского новообращенного в ислам, подобно употреблению свинины для иудеев, обращенных в христианство. Мусульмане, однако, разделяют еврейский запрет на свинину и некоторые другие продукты. Что еще более важно, они разделяют неизвестное христианству представление о том, что одни виды пищи разрешены, а другие запрещены Божественным законом. Это может иметь практические последствия. Большинство религиозных авторитетов позволяют мусульманам есть разрешенное для евреев мясо²⁴, что имеет определенное значение при поездках за границу в страны, где проживают еврейские общины, но нет мусульман. Евреи же, хотя и не имеют подобного права есть любое мясо, разрешенное для мусульман, тем не менее проявляют большое сходство с общемусульманским подходом. Важным исключением был шиитский ислам, который, настаивая на ритуальной чистоте и оскверняющем воздействии любого контакта с зимми, отвергал как нечистую пищу, приготовленную или даже тронутую евреем, не говоря уже о признании законности кошерного мяса.

Сравнивая мусульманское отношение к евреям и обращение с евреями в Средневековье с положением евреев среди христиан в Европе того времени, мы увидим разительный контраст. Даже природа враждебности в двух доминантных общинах существенно различается. В исламском обществе враждебность к еврею не богословская, она не связана ни с какой конкретной исламской доктриной, ни с каким-либо конкретным эпизодом в исламской священной истории²⁵. Для мусульман она не является частью мук рождения их религии, как для христиан. Скорее это привычное отношение доминантной социальной группы к подчиненной, большинства к меньшинству, без того дополнительного теологического и, следовательно, психологического измерения, которое придает христианскому антисемитизму его уникальный и специфический характер.

Отчасти из-за неидеологического характера враждебности к евреям, отчасти из-за того, что еврейское меньшинство в исламских землях, в отличие от христианских, является одним из многочисленных меньшинств в разнообразном плюралистическом обществе, евреи были гораздо менее заметны. В общем, это являлось преимуществом.

Мусульманские полемисты в массе своей не слишком-то обращали внимание на относительно незначительных евреев. Раз уж приходилось снизойти до обсуждения бытовавших ранее религий, гораздо больше беспокойства вызывали христиане, которые, будучи носителями конкурирующей прозелитской религии и хозяевами соперничающей мировой империи, являли серьезную альтернативу и, следовательно, потенциальную угрозу мусульманскому устроению и исламской ойкумене. Евреи никакой политической угрозы исламскому миропорядку и никакого религиозного вызова исламской вере не несли; в отличие от христиан, они не соперничали с мусульманами за все еще необращенных язычников. Несмотря на осуждение евреев и иудаизма в Коране, а также в комментариях и хадисах, антиеврейская полемика происходила редко и, когда разгоралась, почти всегда выражалась в оправданиях собственной смены веры обращенных в ислам иудеев и в стремлении предоставить новым единоверцам факты и аргументы для риторики против своих прежних.

То же самое можно сказать и об обращенных в ислам христианах, которые в силу своей многочисленности и значимости были гораздо влиятельнее. Их взгляды и понятия отличались несомненной враждебностью по отношению к евреям, что иногда отражалось в мусульманских сочинениях на эту тему. Профессор Моше Перлман на основе обширного исследования этой литературы отмечает:

Очевидно, в значительной и решающей мере исламская полемика против евреев и иудаизма зародилась и подпитывалась христианскими источниками, отчасти доисламскими, перетекая в исламскую среду с массовым обращением в ислам христиан. Эти аргументы, в свою очередь, частично коренившиеся в антиеврейских преданиях древности, подновлялись и подхватывались обращенными евреями. Существовал набор аргументов за ислам и против прежних религий, набор, поставляемый иудеями и христианами, обращенными в ислам²⁶.

Специальные ссылки на евреев и иудаизм в мусульманских религиозных писаниях, как правило, весьма негативны. С учетом преимущественно враждебного изображения евреев как в Коране, так и в хадисах и главным образом христианского источника значительной части впоследствии усвоенных сведений о евреях, это неудивительно.

Встречаются и исключения. Так, багдадский богослов Х века Аль-Бакиллани в свой труд, противопоставляющий ислам другим религиям и философиям, включил обсуждение иудаизма. О еврейских писаниях и верованиях он говорит кратко, но информированно, избегая оскорблений; наоборот, его тон вежлив и даже почтителен²⁷. В эпоху, когда внутренняя и межрелигиозная богословская полемика выражает пылким языком сильные страсти, такая умеренность примечательна. Еще более, пожалуй, примечательно то, что в классические времена была предпринята только одна дошедшая до нас серьезная атака на иудаизм, написанная крупным автором. Это трактат ученого, литератора и специалиста по ересям и еретикам Ибн-Хазма (994–1064), ключевой фигуры в интеллектуальной истории мусульманской Испании. Ибн-Хазм известен как автор очаровательной книжечки о куртуазной и возвышенной любви, а также серьезного трактата о религиях. Последний демонстрирует жесткое и нетерпимое отношение автора не только к немусульманским религиям, но даже к формам ислама, отличающимся от его собственной. Кроме того, Ибн-Хазм написал антиеврейский трактат в опровержение памфлета, якобы написанного Шмуэлем Ибн-Нагрелой (Шмуэлем ѓа-Нагидом; 993–1056), в котором тот нападал на ислам. Самого памфлета, если он вообще существовал, Ибн-Хазм не видел и поэтому строил свои доводы на основании предыдущего мусульманского опровержения. Книга крайне агрессивна по содержанию и тону и, уж конечно, более всего порождена негодованием Ибн-Хазма на самого Шмуэля Ибн-Нагрелу, реализовавшего удивительно успешную карьеру государственного и военного деятеля на службе у мусульманского правителя. Трудно сказать, какое влияние оказала диатриба Ибн-Хазма на средневековых мусульман, но примечательно, что эта книга — единственная известная в своем роде²⁸.

Большая часть крупного трактата о религии Ибн-Хазма посвящена иудаизму, а не христианству. В этой диспропорции, объясняемой, конечно, особой ситуацией в южной Испании того времени, он практически одинок. Большинство писателей уделяли пристальное внимание христианам не только, как уже отмечалось, из-за их численности и важности, но и потому, что христиане, являвшиеся устоявшейся частью чиновничества и интеллигенции ближневосточных городов, были более известны мусульманским ученым.