Чудовище действительно было им.
Впрочем, даже больнее становилось от реакции других людей, чья брезгливость еще сильней унижала потому, что здесь и так хватало искалеченных, странных и чудаковатых.
Горожане глазели вслед и шептались. В месте, где сексуальная неразборчивость возведена в культ, никто не искал его внимания и не отвечал взаимностью на попытки сблизиться.
Брин пытался утешиться тем, что хотя бы жив. Филакис верно сказал: остаться в дымящемся отеле означало бы верную и мучительную смерть.
Впрочем, возможно, так было бы лучше...
Брин отогнал эту мысль. Он боялся смерти и заплатил бы любую цену, чтобы ее обмануть. Даже если понадобится пройти через жуткое зеленое пламя и стать жалким вассалом — Филакис не использовал это слово, но суть та — анорексичного тирана, чьи сексуальные наклонности даже для него тайна.
Обоюдовыгодная и удобная сделка — вот как назвал их союз череполицый Турок.
Брин остается жить в новом и разительно изменившемся обличье (благодаря какому волшебству, он не знал), а взамен выполняет поручения Филакиса.
— Мои прихоти... — Турок грустно посмотрел на него из-под тяжелых век, прикрытых в имитации скорби, — минимальны. К тому же они в твоем вкусе. В основном ты будешь делать что заблагорассудится... пока это меня забавляет.
«И как это понимать? — гадал Брин. — Способен ли Турок шпионить за мной даже сейчас, пока я скольжу по сумрачному миру улиц-туннелей и безликих глинобитных домов, из узких окон которых порою выглядывают вслед озадаченные или молящие лица, прячась за резными деревянными решетками? Улыбается ли он, когда я приостанавливаюсь всунуть три обгоревших пальца-культи в женщину, что, раздвинув ноги и губы, приглашает всех прохожих трахнуть ее либо приласкать? Эта женщина — одна из немногих, кто не отпрянул от моего прикосновения, но лишь потому, что прикована цепями к металлическим столбам. Забавляется ли Филакис, когда я срываю с груди очередной отслоившийся кусок мяса, забрасываю себе в рот и испытываю легкую дрожь ужаса или того хуже — нездоровое возбуждение?»
Все это не имело значения. Брин принял сделку, которую ему предложил верховный жрец Города, его падший папа римский. Согласие, в конце концов, не такой уж подвиг. Когда-то Брин целое десятилетие соглашался с мисс Ли. Раз надо, мог снова вернуться к прошлому, стать блаженно покорным, как старик под нейролептиком.
Раз надо...
Завернув за очередной угол лабиринта, Брин наткнулся на парочку, которая присосалась друг к другу в таком неистовом поцелуе, словно весь пригодный для дыхания воздух мира находился во рту партнера. Лебединые шеи, изящные руки и ноги — в другой жизни Брин мог бы счесть все это довольно возбуждающим. Члены обоих притягательно стояли и терлись головками, словно два барана перед схваткой.
Брин потрясенно облизал губы, похожие на стейк с кровью.
Почувствовав, что за ними наблюдают, юноши одновременно повернулись. С двух алебастровых лиц идентичной формы сияли идентичные голубые глаза. При виде Брина на ангельских мордашках близнецов отзеркалилось идентичное отвращение.
Брина обжег невыносимый стыд, через миг превратившийся в ярость. Он угрожающе шагнул к парочке, и та, перестав сосаться, шмыгнула в ближайшую дверь, как хорьки-альбиносы.
«...пока это меня забавляет», — всплыли в голове слова Турка.
Что, если Филакис затаился поблизости и наблюдает даже сейчас?
Брин сделал над собой усилие и глянул вниз на собственный обнаженный торс. Если не считать клочка ткани вокруг бедер, тело было голым. Попав в Город, Брин первым делом попытался добыть одежду — многое лежало без охраны, и денег, похоже, не требовалось, — но даже от легчайшего шепота шелка каждая клеточка тела кричала от боли.
Экспериментируя, он обнаружил, что каким-то чудом способен касаться тел, погружать себя в других людей, не испытывая тех мук, что причиняют другие прикосновения. Возможно, боль затмевало эротическое удовольствие. Он не знал.
ebooksa