4. Наконец, существует социальный критерий демократии, а именно роль индивида на его рабочем месте и в принятии конкретных решений, касающихся его повседневной жизни. Превращает ли система людей в послушные автоматы или она повышает их ответственность и стимулирует к активной деятельности? Склонна ли система к централизации или, наоборот, к децентрализации власти и принципов принятия решений, защищая таким образом демократию от диктаторов, которые могут возглавить оппозицию и захватить власть? Здесь тоже возможны разные варианты, причем особенно важно исследовать не только социальную роль индивида в данный момент, но и общий тренд внутри системы. Стимулирует или подавляет система индивидуальное развитие, ответственность и децентрализацию?
Если мы реально заботимся о демократии, то мы должны думать и о шансах, которые данная система предоставляет индивиду, чтобы он мог стать свободным, независимым и ответственным участником жизни общества. Полнота развития демократии зависит от наличия всех четырех упомянутых выше требований: политической свободы, личной свободы, экономической демократии и социальной демократии. Мы можем судить о демократичном характере правления, только если примем в расчет все четыре критерия, а потом составим полное суждение о качестве и степени развития демократии в той или иной государственной системе. Принятый сейчас метод оценки, основанный исключительно на первом критерии, нереалистичен и лишь вредит нашей пропаганде свободы и демократии.
Если мы приложим эти критерии к конкретным системам, то обнаружим, например, что Соединенные Штаты (и Великобритания) удовлетворяют критериям политической демократии, личной свободы (в США в меньшей степени после Первой мировой войны и в период маккартизма) и экономической демократии. Но активная роль индивида теряется на фоне усиления бюрократизации. В Китае, напротив, нет ни политической, ни личной свободы, не поощряется там и индивидуальная активность, но экономическое развитие направлено во благо значительного большинства. В Югославии отсутствует многопартийная система, но есть личная свобода, экономика, служащая большинству, и кроме того, система поощряет индивидуальную инициативу и ответственность.
Вернемся, однако, к «новому миру». Ясно, что во многих странах отсутствуют предварительные условия для построения развернутой демократии, которая удовлетворяла бы всем четырем критериям. Помимо этого, построение направляемой государством экономики делает демократию невозможной в ряде стран, по крайней мере, в течение некоторого периода. Но если присутствуют критерии 2, 3 и 4, если эти критерии развиваются, то отсутствие критерия 1, то есть свободных выборов и многопартийной системы, не имеет большого значения. Если общество допускает личную свободу, пестует экономическую справедливость и поощряет индивидуальную активность в экономике и общественной жизни, то, как мне думается, такое общество можно назвать демократическим, определенно, с большим основанием, чем государства, в которых экономически господствует меньшинство, но зато присутствует фасад политической демократии. Если мы действительно заинтересованы в индивиде, мы должны перестать мыслит штампами и вместо этого оценивать каждую страну, включая и нашу, с точки зрения многомерной концепции демократии.
Для того чтобы в стране была полноценная демократия, необходимо соблюдение нескольких условий. Первое условие – правительство, не подверженное коррупции. Коррумпированное правительство подрывает моральные устои граждан сверху донизу, парализует инициативу и надежду, делает планирование и использование внешнеэкономической помощи в той или иной степени невозможными.
Планирование необходимо в первую очередь для наиболее адекватного использования имеющихся ресурсов. Надо также добавить, что планирование и честное правительство порождают самую воодушевляющую реакцию, важную для развертывания человеческой энергии, – надежду. Надежда и безнадежность не являются первично
Помимо планирования и честного правительства необходимы еще два условия: технические навыки и капитал. Здесь кроются огромные возможности для Запада (и Советского Союза), если Запад смирится с поддержкой демократических социалистических режимов: предоставление технической помощи, долгосрочных дешевых кредитов и грантов, что позволит таким странам, как Индия, Индонезия и др., развивать промышленность в более благоприятных условиях, чем те, в которых пришлось проводить индустриализацию Китаю. Эта страна получала весьма скромную экономическую помощь извне в сравнении, например, с огромными капиталовложениями, которые способствовали индустриализации царской России[238].
Выше я упоминал такие страны, как Индия, которые уже находятся в стартовой позиции, готовые «оторваться от земли». Есть много других стран, таких как Ирак, которые пока сильно отстают экономически, а есть и только что созданные государства Африки, которые пока находятся буквально на первобытной стадии развития. Методы экономического развития этих стран должны быть настолько разными, насколько отличаются друг от друга сами эти страны; тем не менее, планирование, государственная собственность в важнейших отраслях экономики, честное правительство, иностранная помощь в виде технического содействия и капитала будут необходимы и для таких отсталых государств.
В качестве главного возражения против поддержки стран, ориентированных на демократический социализм, приводится аргумент, что такие страны будут склонны к политическому присоединению к русско-китайскому блоку и, таким образом, обратятся против Запада. Это возражение говорит о том, что оппонент путает русский коммунизм с китайским, и оба – с демократическим социализмом, потому что все они охотно пользуются словами «марксизм» и «социализм». Но это фатальное недоразумение. Демократические социалисты во всем мире не только выражают неприятие русского или китайского коммунизма, не только отказываются вступать в альянсы с коммунистическими «марксистами», но на самом деле бросают более серьезный вызов русскому или китайскому коммунизму, чем феодальные или «капиталистические» системы слаборазвитых стран. Такие системы со временем неизбежно падут, а жизнеспособные социалистические демократические системы продемонстрируют всему миру, что русские и китайские утверждения, будто только их системы являются единственной альтернативой капитализму, являются ложными. Эти страны послужат плотиной на пути экспансии русско-китайского блока, но могут послужить и мостом, соединяющим этот блок с американо-европейским блоком, способствуя образованию многополярного мира.
Предложение, которое я здесь делаю, по сути, созвучно высказыванию профессора Ростоу:
«Следовательно, можно с уверенностью полагать, что главной международной проблемой будущего станет организация мирового сообщества, в котором к Соединенным Штатам, Западной Европе, Японии и России присоединятся мощные, промышленно развитые государства Азии, Латинской Америки, Среднего Востока и Африки, приблизительно в таком порядке, и что в течение каких-нибудь семидесяти пяти лет совокупность ныне слаборазвитых регионов достигнет экономической зрелости»[239].
Разница между нами, возможно, заключается в том, что, по моему мнению, для многих слаборазвитых стран потребуется демократическая социалистическая система для создания организованного, промышленно развитого мирового сообщества.
Принятие этой политики требует от Соединенных Штатов преодоления глубоко укоренившихся, но ошибочных клише и иррациональной аллергии на определенные слова – «социализм», «государственная собственность в промышленности» и т. д., и кроме того, потребует важных изменений в отношениях с нашими европейскими союзниками и в нашей политике в Латинской Америке.
В нашей политике в отношении европейских союзников уже наблюдается неплохое начало – возражения Рузвельта на желание Черчилля придерживаться военной стратегии ради сохранения Британской империи. После смерти Даллеса Эйзенхауэр стал признавать законность нейтралитета африканских стран, а администрация Кеннеди пошла в этом вопросе еще дальше. Мы признали нейтралитет Лаоса[240], согласились с резолюцией ООН об уходе бельгийцев из Конго, а также присоединились к тем членам ООН, которые поставили под вопрос законность диктаторского правления Португалии в Африке.
Однако главная опасность заключается в том, что мы не можем постоянно сохранять бдительность, и это может привести к тому, что наши европейские союзники заставят нас пойти на компромисс в отношении их архаичной колониальной политики в обмен на их приверженность западному альянсу. Сначала мы поддержали британское давление на Египет и отказались от этой поддержки только после того, как суэцкая авантюра поставила нас на грань большой войны; мы не выступили в поддержку независимости Алжира и, как мне кажется, не проявили должной настойчивости в попытках убедить Бельгию уйти из Конго. Мы сможем положить конец дальнейшим русским, и в особенности китайским, успехам в Азии, если будем жестко и неуклонно проводить антиколониальную политику.
Совсем другая обстановка складывается в Латинской Америке. Здесь Соединенные Штаты непосредственно вовлечены в происходящие события. Соединенные Штаты вкладывали и вкладывают огромные капиталы в экономику латиноамериканских стран, таких как Венесуэла, Аргентина, Гватемала и Куба. Две последние страны являют собой примеры эффективности американской политики. В Гватемале правительство Арбенса, которое никогда не было «коммунистическим», хотя и находилось под коммунистическим влиянием, проявляло мало интереса к внешней политике. Основные приоритеты касались политики внутренней; правительство инициировало законы о труде, которые ущемили интересы главной экономической силы в Гватемале – United Fruit Company[241].
Кампания началась с обвинения правительства Арбенса в том, что это коммунистическое правительство, а следовательно, представляет угрозу безопасности Соединенных Штатов. «Полковник Карлос Кастильо Армас, живший в изгнании в Гондурасе, организовал с чьей-то загадочной помощью[242] экспедицию для вторжения в Гватемалу. Когда гватемальская армия фактически отказалась сражаться с Армасом, Арбенс ушел в отставку, а спустя несколько дней полковник Кастильо Армас стал де-факто президентом республики. В том же году он организовал „выборы“, на которых участники голосовали поднятием рук, и получил 99 % голосов.
Режим Кастильо Армаса, несмотря на добрые намерения нового президента, оказался жестокой диктатурой. Сотни, а возможно и тысячи, крестьян и рабочих были убиты во время вакханалии мести, развязанной хозяевами предприятий и землевладельцами, отплатившими за притеснения, которые они терпели при правительстве Арбенса. Начатая аграрная реформа была свернута, а вся оппозиция практически запрещена»[243].
Действия в Гватемале создали опасный прецедент в политике Соединенных Штатов. Используя надуманный предлог борьбы с коммунистической угрозой, мы помогли свергнуть законное правительство, которое, главным образом, желало ослабления позиций крупной американской корпорации United Fruit Company. Нужно ли после этого удивляться тому, что теперь многие латиноамериканцы считают, что мы просто придумали новую формулу старой «банановой политики»? Для них наши действия вполне вписываются в шаблон, использованный для оккупации Филиппин, Гаити, Кубы, Никарагуа, а также для агрессивных действий против Мексики. Разве у латиноамериканцев нет оснований полагать, что крупные американские корпорации предпочитают иметь дело с коррумпированными диктаторами, правившими Кубой, Венесуэлой и Колумбией, а не с популярными и честными правительствами, и что много раз официальная политика Соединенных Штатов испытывала сильное влияние со стороны этих корпораций?
Сейчас, когда я пишу эти строки, Куба является нашей самой острой проблемой в Латинской Америке. Мы оккупировали Кубу трижды с тех пор, как оттуда ушли испанцы[244]. Мы заставили Кубу уступить нам военно-морскую базу, которую используем до сих пор. Поправка Платта[245], отмененная только Рузвельтом, официально делала Кубу нашим сателлитом. Но несмотря на отмену поправки, интересы крупного американского капитала оставались влиятельной силой нашего политического влияния на Кубу. Когда массовые народные протесты привели к свержению режима Батисты и к власти, в ореоле народного героя, пришел Кастро, никаких американских возражений не последовало. Но Кастро превратил политическую революцию в революцию социальную и экономическую. Он не только строил дома, школы и больницы, он, кроме того, национализировал крупные сахарные плантации, нефтяную промышленность и банки, и этим причинил ущерб мощным финансовым интересам тех, кто инвестировал в кубинскую экономику крупные капиталы.
ebooksa