Легавый

По залу прокатился одобрительный гул голосов. Кто-то даже похлопал в ладоши. Не бурные аплодисменты, конечно, но и я не звезда театральных подмостков, перебьюсь как-нибудь без оваций.

— Кроме того, — продолжил секретарь, — господин Штольц раскрыл несколько нашумевших дел, как то: убийство князя Снежина и барона Трёхгорнова. А так же предотвратил покушение на убийство графа Рощина и барона Златоустова с супругой.

— Подтверждаю! — раздалось откуда-то сзади.

Я обернулся и увидел поднявшегося на ноги старика Рощина собственной персоной. Как сразу то его не заметил? А вот зятя графа я и теперь не наблюдал. Видимо, Златоустов решил не искушать судьбу и пропустить собрание, отсиживаясь дома.

— За сии заслуги, — кивнув графу, секретарь вернулся к чтению бумажки, — господин Штольц решением его светлейшества награждается орденом «Доблесть и верность» первой степени, а также жалуется личным дворянством и титулом барона. В сей же миг его светлейшество намерено проявить свою монаршую милость и принять у господина Штольца заверения в преданности короне. После чего нашему собранию предоставляется честь утвердить титулование господина Штольца и занесение его персоны в дворянские списки герцогства. Господин Штольц, готовы ли вы принести клятву верности его светлейшеству?

— Да, конечно! — я подскочил, как ужаленный, разволновавшись ни с того, ни с сего. И даже не успел удивиться тому, что ни словом не упомянули про доставшееся мне от Анатоля наследство.

— Пройдите вперёд, — секретарь поманил меня взмахом руки.

Я торопливо двинулся вниз, увидев, что герцог тоже поднялся со своего места и, обернувшись, приветливо мне улыбается.

Однако и пары шагов не сделал, как к тихим доброжелательным переговорам в зале добавились недовольные выкрики, раздавшиеся у входа. Я даже не сразу понял, что относятся они вовсе не ко мне. Лишь минуя всё так же распахнутые двери, разобрал в нарастающем многоголосье:

— Сатрапы! Угнетатели! Попиратели воли народа! Долой самодержавие!

Похоже, кто-то решил использовать заседание дворянского собрания для выражения народного недовольства.

Жандармские офицеры старательно удерживали зашевелившуюся в холле толпу, никого не пропуская в зал. Я поспешил миновать их, надеясь поскорее закончить со всеми формальностями и свалить отсюда к чёрту. И уже практически подошёл к герцогу, когда поражённый встал от неожиданности, как вкопанный. И были тому аж две причины. Во-первых, в сыне канцлера я узнал молодого оратора, что на собрании «Всенародовольцев» зачитывал манифест. А во-вторых, что было куда хуже, среди сидящей прямо передо мной свиты грандлорда заметил я радостно скалящегося Шварца.

— Господин Штольц, примите сию заслуженную награду, — герцог поднял перед собой болтающийся на красной ленте и блестевший золотом орден. Выжидательно глянул на меня.

А я завис, судорожно соображая, как теперь быть. Ведь неспроста оба этих гада сидели здесь, в первом ряду, когда за дверями собрания назревала какая-то буча.

Но не обламывать же сейчас герцога. Пришлось послушно склонить голову, позволяя правителю навесить мне на шею орден.

Твою-то дивизию! Уже выпрямляясь, я спешно обернулся, тревожно вглядываясь в шевеление масс у двери — среди голосов, требующих свободы народу я вдруг совершенно отчётливо различил голос Реджины.

Точно она! Пробилась в первые ряды протестующих.

Глаза горят, волосы чуть выбились из причёски, изящная шляпка съехала на бок. Но при всём при том сумасбродка, один чёрт, непередаваемо восхитительна. Аж сердце зашлось. Желание быть с девушкой жестоко схлестнулось с досадой от невозможности оного, выливаясь в печаль разочарования.

А ещё я заметил жестяную коробку, зажатую у девушки подмышкой. И осознание неизбежности, перекрыв остальные чувства и эмоции, пронзило ледяной иглой позвоночник.

— У неё бомба! — заорал я, разворачиваясь, чтобы броситься к девушке.