Таким способом проклятого заставляли стать кем-то другим, вызывая перемену настроения и чувств, как бы загоняя в шкуру умирающего человека. Там, в этом состоянии должно было существовать чудовище, при воспоминании о котором сразу сводило зубы, лицо перекашивало от ярости. Жертва как бы становилась одеянием проклятой – в ее случае, чудовища, которому пришло время предстать в лучшем случае перед Дьяволом, в худшем – перед Спасителем и Его Отцом. Выглядеть она должна была нелепым убогим созданием, недееспособным и одержимым, убийцей, вором, прелюбодейкой, злословящей на отца с матерью, никогда не знавшей любви к Спасителю и к Отцу Спасителя.
Пусть, пусть отвечает, без права на реинкарнацию. Она не могла вернуться, не имела на то права. Проклятая убогая тварь должна была до скончания времен мучиться, ожидая Судного Дня, чтобы она сама могла судить ее, когда воссядет у Небесного Отца и Спасителя одесную по правую руку. Любая мысль, что муж связан с чудовищем, вызывала мгновенное раздражение, отчего сводило зубы, любое слово, в котором чувствовалось чужое влияние, причиняло боль, особенно в последнее время.
Муж тоже чувствовал, что что-то не так. Он вдруг сам начал обращаться за помощью, внезапно испытывая подавленность и неуверенность.
Необъяснимо, но факт....
Проклятая исчезла три месяца назад, в конце октября, в одно время с Матушкой, которая послала сообщение, что вот-вот подкатит с подарочком для зятя, обещая порадовать дочушку законным воссоединением со своим избранником. Писала наспех, торопилась, послав сообщение голубем. Проклятая должна была проходить мимо, если не замерзла по дороге или не провалилась в полынью – шла она одна, хоронясь от людей, и сильно больная.
Это было последнее радостное известие. А спустя месяц, пришло еще одно странное сообщение от оборотня, который будто бы видел, что избы освободились и разгуливают по лесу, и о некоторых аномальных явлениях погоды и странных похоронах.
Думать о плохом она себе не позволяла. Матушка и раньше пропадала, подвалы ее были доверху забиты припасами. Проклятую она бы не упустила. Конечно, в Аду! Во-первых, не всякий, говорящий Спасителю: «Господи! Господи!», войдет в Царство Небесное, которое подобно и закваске, и неводу, и горчичному зерну, и человеку, который собрал урожай и отринул недоброе – но только исполняющие волю Отца Небесного. Покорно отправилась к Матушке, когда попросили. Значит, попала в невод, созрела закваска, проросло зернышко посеянное, урожай собран – и отринута, как недоброе. Отринута тем, кто унаследовал Царствие Божье, поднявшись через проклятую на Небо.
«Проклят всяк, висящий на древе»
Проклятая она и есть проклятая, блаженная, которой Царствие Небесное. Не сказать, что совсем Царствие Небесное, Ад он и есть Ад, но когда проклятые уходили, человек обретал Царствие Небесное в Царствии Божьем. Долготерпение вознаграждалось с избытком, человек становился свободным – по закону свободы, обретая необыкновенную легкость и благословение во всем, что делал, обретая крылья.
Столько лет ожиданий, и наконец-то, успокоили безродная тварь – не висит. Дядька Упырь ошибаться не мог. Долго приближали – упрямая оказалась, но вошла, будто в темницу низринулась.
Было радостно.
Оставалось отравить жизнь и там…
Всегда так было: если выставить человека в дурном свете, ему уже трудновато себя устроить, как если бы пришел незапятнанным. Не каждый согласится положить доказательства на весы, если проще заменить другим. Спаситель тоже не раз использовал этот прием, чтобы обратить толпу против врагов. Вот, например, рассказал притчу, где священник и левит прошли мимо ограбленного и избитого разбойниками странника в нужде, а купец остановился – и ныне какой священник-иноверец или левит без позора? Вроде и вымышленная история, но кому это интересно? Имя-то, имя лежит в грязь лицом! Или, отказался от матери и братьев и сестер своих, которые пришли забрать его домой – и кто помянет добрым словом? Куда как проще высказать толпе свое мнение, чем объяснить, чем человек отличается от этой толпы, особенно, если управляешь толпой, которая жадно ловит каждое твое слово. И вот человек брошен под ноги.
Мнений и обличений против проклятой приготовили столько, что вовек не отмыться – ведь не зря Отец Небесный отдал землю врага в руку им, чтобы услышать правду из уст своих избранных.
«Ибо три свидетельствуют на небе: Отец, Слово и Святый Дух; и Сии три суть едино. И три свидетельствуют на земле: дух, вода и кровь; и сии три об одном»
И вот уже любой избранный – в белой незапятнанной одежде. Небо для Бога, земля для человека. Второе утверждение подтверждалось самим существованием успешных избранных. А если второе утверждение истинно, то первое разве может быть ложным? Смысл заклятий состоял в том, чтобы, крестившись огнем, войти в землю Духом Святым открытыми вратами. Но войти в свою землю можно было только со стороны прицепа. Сейчас они входили в землю проклятой, чтобы сказать свое Слово – и вспомнит Отец, как мало значима была при жизни, и лжива, и ленива, и надоедлива, и ненавидима всеми. Как три зрят на земле – сознание избранного – чисто убранное и благоразумное, святую воду – что льет Отец, и кровь – пролитую человеком над телом души своей. И три едино, ибо как человек и правда о нем.
Все передано ей, даже больше. Власть волновала и захватывала дух. Ведь не мог Спаситель Йеся, Сын Божий, напоить самарянку у колодца живой водой, не имея под рукой ее мужа, а только похвастать. А разве она не смогла бы? Сами приходят и падают, подставляя головы. Если самарянка назвала Спасителя Пророком лишь за знание, то как назвали бы ее, разрывающую первородную связь и соединяющую узами, которые не разорвать ни на Земле, ни на Небе?!
Духом Истины! Богом! Да, Богом!
Она шептала на ушко, поднимала или опускала человека, судила и выносила приговор, с удивлением понимая, что все было передано и ей!
Ведь не бывает так, чтобы, если Богу дело неугодное, получал бы человек щедрое подношение и удачу во всех делах. Она получала, значит могла угодить. Понимая, как высоко поднял ее Отец Небесный и Господь Спаситель Йеся, мудрый не станет сомневаться, кто при деле, а кто на что сгодился. Перед каждым заклятием она волновалась, как перед первой близостью с мужчиной. «Я проклинаю! Я даю человеку Рай!» – и распирала гордость, томлением сжималось сердце.
ebooksa