Дьявол и Город Крови: Там избы ждут на курьих ножках

22
18
20
22
24
26
28
30

– Не парься, – заметил Дьявол ее состояние. – Изба дана человеку для счастья. Каждый человек волен искоренять в себе зло, а когда мы с тобой другим делом заняты, что же ей, нас дожидаться? Вон, и человек себя разными приспособлениями от работы освобождает. Чего надсажаться, если можно водопровод в избу подвести? Ведь и водопровод придуман раньше, чем человек появился. Какую реку ни возьми, чем не водопровод?

Манька покосилась на печку.

Все: и Дьявол, и водяной – обращались именно к печке, и, наверное, именно там у избы было сознание. Уж больно ей избы нравились, но как поверишь, что избы, напичканные всеми человеческими приспособлениями ее приветили. «Это не всякий богатый человек может свой дом так техникой оснастить! Один инструмент каких денег стоит!» – думала Манька. Но стоило заметить мешок с ушами, как она тут же одумалась: не хозяйкой она в избу пришла, а другом, друга изба и встречала пирогами, а дружба дорогого стоит, когда не ты, а тебя другом назвали.

Водяной, заметив, что одежда на нем совсем высохла, засобирался. Дьявол ушел вместе с ним, прихватив два ведра со студенистыми ушами, а Манька вернулась к тому, с чего начала утро – к разбору ушей. Работы ей хватило до самого вечера, и когда изба накрыла ужин, не отказалась, пригласив Дьявола, который принес с собой небольшой кусок железного каравая.

К ночи она с ушами закончила. Последние свалили в яму и присыпали землей. Она хотела закопать яму, но Дьявол посоветовал оставить, как есть: яма еще могла пригодиться, да и дождем землю размочило так, что глина сразу налипла на лопату и на ноги.

Смотреть избы было решено с утра.

До полнолуния оставалось две недели – ночь у Маньки была не спокойнее предыдущих. Но на следующий день утро выдалось на удивление ясным, и когда она вышла и пробежалась вдоль опушки, с удивлением отметила, что на поляне зреет малина и земляника, и черемуха вот-вот станет черной.

Земля, согретая неугасимым поленом, жила своей жизнью…

На обратном пути она набрала корзину отборных грибов, наскоро почистила и оставила в избе, накрыв салфеткой. И поняла, что изба занялась грибами, когда зашла второй раз и увидела, что они залиты водой. Пирожки. Наверное, настряпает, а готовила изба так, что любой шеф-повар позавидует.

Глава 20. Жар-птицы Фениксы

На этот раз до шпиона добраться удалось легко. Только больно. Но к боли Манька привыкла, как йог, который истязание тела считает посвящением себя в высокие слои нематериальной основы. Она так не считала, но истязание от этого не прекращалось, ибо истязала себя не она, а нечисть и ее произведения.

Над дверьми, откуда Манька первый раз услышала голоса, как раз было чисто, а вот слева и справа нашлись два тайных помещения, куда провел ее Дьявол. И когда она увидела, кто ведет разведку – ей стало плохо. Если бы Дьявол в это время не имел своей выгоды в том, чтобы она, увидев развернувшуюся перед ней картину, не повредилась в уме, вряд ли голова ее смогла бы выдержать такое.

И в том и в другом помещении горели костры, и в каждом лежала щепка неугасимого полена, которая поддерживала огонь и жизнь в умирающих людях, подвязанных за руки или за ноги. Полутрупы висели обуглившиеся и полусгнившие, но голова их оставалась не обгоревшей, и эти головы жили своей необыкновенной жизнью, которая у них когда-то была. Они вели себя не хуже и не лучше чертей, но не раздувались, а только с каждой проговоренной фразой обгорали все больше, пока не замолкали на какое-то время, за которое огонь наполнял их новой жизнью, и, просыпаясь, снова проживали короткий отрезок времени, пока их тела становились черным и неживым. Проживали точно так же, как предыдущий отрезок времени: оживали, проговаривали, умирали, оживали, проговаривали, умирали…

Манька заметила, что они повторяют одно и то же, будто в забытьи, и разговаривали, в основном, сами с собой. То хвались, то жаловались, то умоляли, то протягивали к кому-то руки, а то, что совсем непонятно, порочили самих себя или исторгали вопль, или прощались с жизнью, или грозились убить, и, судя по их лицам и движениям, думали, что убивают. Иногда они висели и лежали на одном костре по двое и по трое, и прежде чем погибнуть, сначала убивали одного из них, или наоборот, били ему поклоны… И если полумертвые замечали, что она смотрит на них, то переставали умирать и начинали тянуться к ней: голос их наполнялся силой, голова просыпалась, и они уже не говорили одно и то же, а самым самостоятельным образом начинали кричать ей проклятия или заговаривали ласково, зазывая к себе, в то время как огонь вспыхивал так, что подойти к ним уже было невозможно.

И стоило ей ответить им взаимным чувством, как она сразу чувствовала, что силы уходят из нее и тело наполняется болью, будто она и в самом деле взошла на костер. А мертвецы в огне становились живее живых.

Дьявол ужаса не испытывал. Он любовался полуобгоревшими трупами, как произведением искусства. Когда Манька справилась со своими чувствами, она смогла его понять. Именно так представила бы она себе Ад, если он существует. А раз нечисть на земле смогла создать Царствие Небесное, то как бы доказала Дьяволу, что голова у нее работала не хуже, чем у Бога Нечисти. Мудрый Дьявол всегда умел гордиться недалеко упавшим яблоком.

– Я сошла с ума! – призналась себе Манька, останавливаясь возле одного из костров. – Я сошла с ума! Дьявола не существует. Изб на курьих ногах не бывает. Водяные… Черти… Живая вода… Огонь… Я сошла с ума!

– Маня, если ты сошла с ума, то все сказочники тоже были с приветом, – успокоил ее Дьявол. – Сознание человека сойти с ума не может. Оно создавалось с некоторым запасом прочности: вдруг попадет в Сад-Утопию, а там, знаешь ли, самое сказочное место! И чтобы попасть туда – надо так расстроить нечисть, чтобы уже никогда ей в голову не пришло считать себя инженером душ. Но если не хватает знаний, чтобы понять, что происходит на другом конце земли, то вполне можно не справиться с анализом поступающей информации, – согласился он. – Когда начинается потоп, кому угодно приходится тонуть, если плавать не учился. Им не так плохо, как может показаться на первый взгляд, но избам плохо. Ты же видишь, как быстро они исторгают проклятия! Если это Ад, то у избы, а не тех, кто горит в огне.

– Как птицы фениксы…

– Мои жар-птицы. Ох, Маня, видела бы ты красоту сияния, когда сознания уходят в Абсолют! Я ж говорю, от нечисти польза немалая.