– Если я права, – сказала Белла, – и если ты со мной согласна, нам остается только одно…
– Нам с тобой?
– Ну да, кому же еще? Тише. Пойдем-ка.
Они сошли на ступеньку ниже. В тот же миг тут и там начали вспыхивать окна. Где-то раздвинули входную решетку и негодующе закричали в ночь:
– Безобразие!
– Что там за грохот?
– Вам известно, который час?
– Господи, – зашептала Белла, – теперь их услышали
– Этого еще не хватало! – Зелда стала озираться по сторонам. – Так можно все испортить!
– А вот я сейчас полицию вызову! – Наверху яростно хлопнула оконная рама.
– Ох, – выдохнула Белла, – не дай бог, нагрянет полиция…
– Ну и что?
– Все пойдет насмарку. Если кто и должен им сказать, чтобы они передохнули и не шумели, так это мы с тобой. Мы их не обидим, верно?
– Само собой разумеется, но…
– Никаких «но». Держись за меня. Идем.
Внизу все так же переговаривались два голоса, пианино заходилось в икоте; подруги осторожно спустились на ступеньку ниже, потом еще на одну, у них пересохло во рту, сердца колотились как бешеные, а непроглядная тьма пропускала лишь слабый свет фонаря у подножия лестницы, но он был так далеко, что загрустил в одиночестве, дожидаясь, пока запляшут тени.
Окна хлопали одно за другим, скрежетали дверные решетки. Того и гляди, сверху могла обрушиться лавина досады, протестующих криков, а то и выстрелов, готовая безвозвратно смести все и вся.
С этой мыслью подруги крепко обнялись, но обеих так зазнобило, что, казалось, каждая решила вытрясти из другой нужные слова в противовес чужому гневу.
– Зелда, не молчи, скажи им хоть что-нибудь.
– Что тут скажешь?