Они курили, стоя под навесом старого сарая, прячась от косых струй начавшегося с обеда дождя.
– Фон Клейста в городе нет, – сказал Гриня, глубок затягиваясь.
Влас молча кивнул. Почти сразу после военного совета Гриня ушел в город на разведку. Он же принес новости, что город похож на кипящий котел и полнится жуткими слухами. Фрицы подняты в ружье и смертельно напуганы. Гарнизон обезглавлен. И в прямом, и в переносном смысле. В этом месте Гриня усмехнулся, наверное, знал чуть больше, чем хотел рассказывать. Влас не расспрашивал. Влас видел, на что способен сам Гриня и догадывался, на что способен Горыныч.
Паники добавляли сводки с линии фронта. Линия эта пока еще медленно, но уже неминуемо приближалась к городу. В воздухе, помимо весны, теперь запахло надеждой на победу. Все это, и ночное нападение на Гремучий ручей, и новости с фронта, вносили в стан врага хаос и смятение. Все это было на руку их маленькому отряду.
– Он где-то отсиживается. – Гриня глубоко затянулся папиросой, глянул на Власа сквозь облако дыма.
– Может, сбежал? – Это было нелепое, в чем-то даже глупое предположение.
– Пока нет. – Гриня покачал головой. – Ему нужна Танюшка. Рано или поздно, он возьмет след и придет за ней. Поэтому, мы должны его опередить. – Пальцы Грини сжались в кулаки. – Я должен его опередить, Влас. Это мое дело. Хочу наконец поквитаться с этой нежитью. Горыныч рыщет по лощине, ищет его логово.
– Почему в лощине? – спросил Влас, хотя спросить хотел совсем о другом.
– Потому что в лощине такие, как он… – Гриня осекся, а потом продолжил: – Такие, как мы, черпают свою силу. Он не уйдет отсюда без Танюшки. Будет цепляться до последнего за это свое призрачное величие.
– Я бы хотел тебе помочь… – Влас не договорил.
– Мне никто не нужен. – Гриня усмехнулся, покачал головой. – Оставайся тут, присмотри за… – Он вздохнул. – За всеми присмотри.
Остро заточенный осиновый кол лежал под кроватью Стеллы. Думать о нем Влас не хотел, но все равно заставлял себя думать. Теперь он в ответе не только за нее и за себя, но и за остальных. Гриня прав. Пришел его черед отвечать и платить. Он и ответит, и заплатит. Если потребуется. Дай бог, чтобы не потребовалось, но он готов…
Гриня ушел на закате, ни с кем не прощаясь, никого, кроме Власа, не посвящая в свои планы. Просто шагнул с крыльца и растворился в пришедшем на смену дождю тумане. Влас докурил папиросу, загасил окурок и вернулся в дом, к Стелле.
Она лежала на спине, скрестив тонкие аристократичные руки поверх одеяла. Когда Влас выходил, чтобы проводить Гриню, одеяло доходило ей до самого подбородка. Чтобы было тепло, чтобы не было видно раны на шее. Лидия рвалась помочь: осмотреть и перевязать. Все они рвались помочь, но Гриня оградил Власа от этой дружеской, но совершенно бесполезной сейчас помощи. Что он сказал, что внушил остальным, Влас не знал. Как бы то ни было, их со Стеллой оставили в покое. Сказать по правде, Лидии и самой была нужна помощь. И ей, и этой девочке, Танюшке… Им всем досталось. Их всех нужно беречь и защищать. Но первоочередной заботой для Власа была Стелла. Безопасность его друзей напрямую зависела от того, кем или чем она проснется.
Рана на Стеллиной шее исчезла, словно ее и не было. Он видел, как медленно вздымается и опускается ее грудь, знал, что если приложиться к ней ухом, то станет слышно биение ее сердца. Тоже медленное и тоже размеренное. Он присел на край кровати, осторожно взял ладонь Стеллы в свою руку, прижал к щеке, на мгновение прикрыл глаза. А когда открыл, встретился с черным, как ночь, взглядом. Кожу на его руке вспороли острые ногти, впились в плоть, выпуская кровь… Тонко вырезанные ноздри Стеллы расширились и затрепетали. Сердце забилось быстро-быстро. Или это было его собственное сердце?
Стелла просыпалась. В этом не было никакого сомнения. И просыпалась она… чудовищем. Но даже сейчас, когда сомнений почти не осталось, Влас не мог найти в себе сил, чтобы освободиться от этой когтистой хватки.
Чувство долга… Вот что отшвырнуло его от женщины, которую он любил больше жизни, вот что вложило в его руку осиновый кол. Он давал слово! И Грине, и себе! Он справится. Надо лишь решиться на самый последний шаг. Надо найти в себе смелость, чтобы открыть глаза, чтобы видеть, как она умрет…
– …А щетина вам идет, Вацлав Мцеславович. – Голос сиплый, едва слышный, но уже насмешливый. – Гораздо больше, чем козлиная бородка.
Она смотрела на него по-человечески ясным взглядом. Ее радужка была цвета кофе, от черноты не осталось и следа.
– Осиновый кол, Влас? Все так плохо? – К насмешке прибавилась горечь.