На всемирном поприще. Петербург — Париж — Милан,

22
18
20
22
24
26
28
30

Марция ничего не отвечала. Казалось, она не поняла даже того, что говорил ей Роберт. После первого потрясения она как будто окаменела. Она не плакала, не ломала себе рук, а стояла неподвижно, как статуя, и смотрела на бездыханное тело своего возлюбленного.

— Пойдемте, — сказал Роберт, понимая, что с бедной девушкой нужно обращаться, как с ребенком.

Через полчаса Марция была в доме своего дяди.

Заключение. У семейного очага

Оставим теперь ужасные сцены битвы и смерти и перенесемся в Ломбардию, в те самые места, где начался наш рассказ.

В той самой комнате, где несколько месяцев тому назад Далия в первый раз прочла графине Эмилии письмо от своего Роберта, в той же самой комнате сидят они теперь и снова читают письмо того же Роберта. Но сколько перемен произошло за эти несколько месяцев!

Графиня в трауре после смерти своего племянника. Лицо ее, обыкновенно столь веселое и довольное, носит на себе печать скорби, потому что добрая старушка любила своего единственного племянника, как родного сына.

Рядом с ней сидит Далия в темном простом платье и держит в руках коротенькое письмо. Она много переменилась за последнее время. Лицо ее из детского сделалось серьезным. В эти несколько месяцев она развилась и умственно, потому что должна была много думать о вещах, которые прежде совсем не приходили ей в голову.

Много изменились и отношения ее к старой графине. Известно, что ничто так не сближает людей, как пережитые вместе страдания, тревоги, надежды. А у графини и у молоденькой швеи под одними и теми же знаменами сражались самые близкие им люди. Одни опасения, одни тревоги волновали обеих. Разумеется, они находили одна в другой полное и горячее сочувствие. Сходясь на этих общих всем людям чувствах, графиня и швея совершенно забывали о различии своего общественного положения, потому что в данном случае его не было на самом деле. Таким образом, между этими двумя женщинами мало-помалу установилась весьма прочная дружеская связь. Кроме того, графиня с каждым днем всё больше и больше привязывалась к своей юной подруге, открывая в ней новые достоинства, не замечаемые или, может быть, и не существовавшие даже до этих пор, пока не создала их любовь, этот величайший и даже единственный творец на земле, потому что только она умеет творить из праха или даже из ничего.

Известие о смерти племянника поразило бедную старуху, как громом. Теперь всё, что связывало ее с жизнью, погибло. Эрнест был единственным ее близким родственником, на котором она сосредоточивала все свои заботы. Его не стало. Но человек не может жить, не любя никого. Говорят, что арестанты, осужденные на одиночное заключение, привязываются к кошкам, к собакам и даже к паукам своего помещения. Неудивительно, что бедная старушка, потеряв последнего дорогого ей человека, еще больше привязалась к Далии. Она чувствовала, что старость ее вдали от этого молодого свежего существа будет чем-то невыразимо скорбным и печальным. Смотря на Далию, она не раз вспоминала о своей бедной, неизвестно куда пропавшей дочери, и думала, что, может быть, Далия заменит ей дочь. В эти минуты ей казалось даже, что она начинает чувствовать к молодой швее какую-то чисто материнскую нежность, которой не испытывала уже двадцать лет.

В одну из таких именно минут и застает ее наш рассказ.

Письмо Роберта тотчас же напомнило ей о ее милом племяннике, от которого и она когда-то получала письма. Мысль о своем одиночестве всегда заставляла ее живее чувствовать, насколько дорога ей Далия.

К счастью, письмо Роберта было так приятно молодой девушке, что добрая старушка забыла на время свое горе, чтобы порадоваться ее радостью.

«Милая Далия, — писал Роберт, — наконец-то могу сообщить тебе, что война окончена, и как только заживут мои раны, я полечу, если не на орлиных крыльях, то на всех парах локомотива в Милан, к тебе, моя… (тут Далия сделала довольно большой пропуск, что уже умела теперь делать, благодаря своим успехам в грамотности). Война окончена, — читала дальше Далия, — вчера Виктор-Эммануил въехал в одном экипаже с Гарибальди в Неаполь. Всеобщее голосование призвало его на королевский престол. Наша миссия окончена, хотя, говоря правду, я далеко не доволен исходом нашего похода. Рим и Венеция, лучшие члены в итальянской семье, еще находятся под гнетом Австрии и под монашеским игом. А между тем мы должны идти по домам! Но иначе было невозможно. Подождем лучших дней. Что касается меня, то мне ждать будет нетрудно с тобой… (тут следовал новый пропуск). Пока сообщу тебе, что доктор обещает отпустить меня не позже, как через неделю. Мне многое хотелось бы рассказать тебе, но час свидания так близок, что я откладываю это до нашей встречи».

Роберт сдержал свое слово. Через неделю Далия получила от него телеграмму, в которой было только четыре слова:

«Завтра, в восемь часов утра».

В семь с половиною часов Далия была уже на вокзале, а в восемь, вся раскрасневшаяся, повисла на шее Роберта.

Тотчас же молодые люди отправились в дом графини Эмилии, которая приняла Роберта, как родного. Она так много слышала о нем от Далии, что привыкла считать его близким человеком.

Молодому человеку по приказанию графини была приготовлена в одном из флигелей прекрасная комната, стены которой были увешаны всевозможного рода оружием.

На другой день графиня сама заговорила с Робертом о его «планах на будущее», т. е., другими словами, о том, когда он намерен обвенчаться с Далией.