— Погоди-ка, — пригляделся я к нему. — А ты, часом, у Заруцкого в ватаге не был?
— Все-то ты помнишь, государь. Верно, встречались мы с тобой недалече от этих мест, когда ты со своими ратниками его с Маринкой имал.
— Как же ты уцелел тогда?
— Утек, — пожал плечами казачина.
В этот момент, выполнявший обязанности секретаря Анцыферов, распечатал-таки письма и подал их мне. Бегло пробежав оба, я пытливо посмотрел на гонца.
— Большое ли воинство прислал против вас султан Осман?
— Не малое, государь, — кивнул тот. — Хотя, мы большего ожидали. Но если ты на помощь не придешь, так нам по нашему сиротству и того станет.
— Что просишь за службу?
— Я человек вольный и тебе не служу. Однако если пожалуешь меня саблей острой, да конем добрым, отказываться не стану, ибо поиздержался, покуда сюда добирался. А мне еще назад возвращаться.
— Пойдешь с турками биться?
— Конечно, пойду. Хоть и ведают все на Тихом Дону, что для Москвы мы хуже собак безродных, однако и у нас своя честь имеется. Не годится мне в стороне оставаться, коли мои браты с басурманами бьются!
— Зовут как?
— Лукьяном Беспаловым прозываюсь.
— Пальцы вроде на месте?
— Это у батьки моего царские палачи персты порубили, еще при Годунове. Через то и меня так нарекли.
— Корнилий, — обернулся я телохранителю. — Проследи, чтобы казака накормили, да выдай ему саблю, кафтан с шапкой, сапоги, да рубль деньгами.
— А коня? — подал голос обрадованный казак.
— Пойдешь ко мне служить, дадим и лошадь.
— Нет! — посмурнел донец.
— Ну как знаешь.