Азовский гамбит,

— Конкретнее, — перебил я его. — Кто чем недоволен, и кто к чему склонен?

— Да все по-разному. Простые мужики опасаются, что всю добрую землю немцы займут, а их похолопят. Ремесленники боятся, что иноземные мастера будут искуснее их и все заказы отберут. И купцы туда же, вот, мол, дадут чужеземным негоциантам льготу, так мы все по миру и пойдем. Попы и те народ подзуживают, дескать, пустим в дом иноверцам, так они нас в латинство введут!

— В приказ писал, говоришь? — нахмурился я.

— Писал, да что толку, — махнул рукой Грамотин. — Пока господин Рюмин в Москве был, еще как-то шевелились, а теперь и вовсе молчат, будто чурбаны стоеросовые!

— А напиши-ка Иван сын Тарасов для меня лично, все что знаешь. Подробно и обстоятельно, а я на досуге почитаю.

— Так готово уже, — вытащил из-за пазухи грамотку дьяк.

— Ты смотри, какой предусмотрительный! — усмехнулся я, но бумагу принял. — Ладно, веди дальше, показывай!

Последним по порядку, но не по значению объектом для инспекции стала кузнечная слобода. Дело в том, что с момента основания Серпухов был весьма значительным центром металлургии и оружейного дела. Не таким большим, конечно, как прежде была Устюжна или теперь стала Тула, но все же, Серпуховский уклад[24] был известен и ценился по всей Руси.

Мануфактур, правда, еще не завели, но добрых мастеров хватало. Одни ковали холодное оружие всех видов, другие занимались бронями от совсем простых кольчуг, до полных доспехов, богато изукрашенных золотой и серебряной насечкой. Имелись так же и пищальники, хотя и совсем не много. Делали они, кстати, уже не пищали, а настоящие мушкеты по образцу, присланному из Пушкарского приказа.

Собственно, тоже касалось и производителей холодного оружия. Хочешь, чтобы казна купила у тебя саблю и бердыш? Будь добр, выполняй требования заказчика. Нововведения хоть и со скрипом, но постепенно внедрялись в повседневную жизнь, медленно, но верно изменяя ее.

Не обошлось и для обычного для подобных случаев подношения. Мастеровые скооперировались и преподнесли моему величеству трехчетвертной доспех со шлемом, в убранстве которого причудливо переплелись русские и иноземные традиции, а в придачу к нему палаш, шестопер и почему-то рогатину. Стоят и переминаются с ноги на ногу, видать что-то хотят.

— Работа добрая, угодили, — сдержано похвалил я подарок. — Если есть какие просьбы, не стесняйтесь.

— Надежа-государь, — рухнули синхронно на колени, принаряженные для такого случая бородатые мужики. — Не вели в нашем граде, иноземцам селиться, сделай милость!

— Это чем они вам не угодили? — интересуюсь я, находясь при этом в легком охренении от непосредственности своих подданных.

Те, впрочем, тоже застыли, как видно, не ожидая подобной дотошности от царя. Дескать, что тут непонятного, не хотим и все тут!

— А что мы от них хорошего видели? — поднял голову, самый здоровый из них.

— А что худого? Люди они, по большей части, мирные, да богобоязненные. В родных землях их латиняне притесняют, вот они и ищут спокойной жизни на чужбине. Поставят дома, распашут землю. Для того им инструмент разный понадобится, те же топоры, пилы, плуги для пахоты. У кого они их покупать будут? У вас же! Разве вам от этого плохо будет?

— Так-то оно так, — почесал косматую голову посадский. — А все же не нашей веры люди.

— Ты во Христа веруешь? — спрашиваю я.

— Да как же иначе?! — изумляется тот и истово крестится двумя перстами.