Азовский гамбит,

— Вот и они так же. Разница-то не велика совсем. Нет, если ты собрался богословом стать, то темы для диспутов всегда найдутся…

— Хи-хи, — не удержался от смеха самый пожилой из делегатов, аккуратный седой старичок с подозрительно красным носом. — Аникею токмо в попы и осталось!

— Не, — я по кузнечному делу, — с ходу отказался под всеобщий хохот здоровяк. — И вообще, ежели, иноземцы пашенные, так я, пожалуй, не супротив.

— А если кузнецы? — снова встревает старик.

— И что, боитесь вам работы меньше будет? — вопросом на вопрос отвечаю я.

— Не то чтобы боимся, но опасение такое имеем!

— Напрасно. Пока я на Руси царствую, работы всем хватит, обещаю! Особенно, если делать ее будете не хуже, чем когда этот доспех ладили. За работу всем жалую кафтаны за казенный кошт и по рублю денег.

На этой торжественной ноте, аудиенция закончилась. Грамотин почуяв, что впечатлений мне на сегодня уже достаточно, принялся энергично выпроваживать делегатов вон. Дескать, приняли, выслушали, обещали сильно не притеснять, какого вам еще рожна надобно? Пошли вон, пока царь не передумал!

— И что, многие так думают? — спросил я, когда дьяк управился.

— Многие, — не стал отрицать очевидного тот.

— Ладно, погостил и будет. Пора возвращаться в Москву.

— Поздно уже, государь, куда на ночь глядя-то? Переночуйте, а с утра со свежими силами и поскачете.

— Что скажешь? — обернулся я к молчавшему до сих пор Михальскому.

— Лошадям надо отдохнуть, — коротко отозвался тот.

— Ну и ладно, — не стал спорить я. — Поехали к воеводе.

Судя по всему, Наумову немного полегчало, и теперь московский дворянин суетливо сновал по терему туда-сюда, давая одно за другим ценные указания прислуге, от которых беспорядка становилось все больше и больше.

— Семья-то у него есть? — поинтересовался я, глядя как он старается.

— Вдовец, — охотно отозвался Грамотин. — Старшие сыновья в жильцах служат, а с ним только дочка осталась.

— Вот так? — удивился я, поскольку не видел в доме воеводы ни одной души женского пола, если не считать холопок.

— Прячет, — скривив губы в тонкой улыбке, пояснил дьяк, правильно истолковав мое недоумение.