— Не понял?!
— Так ведь, — замялся чиновник, явно подбирая слова, — девке-то пятнадцатый год пошел. Самый, можно сказать, сок. Далеко ли тут до греха, если…
— Боится, что на кого-то из моих стольников глаз положит?
— Точно! — с облегчением выдохнул Грамотин.
— Ну, это он зря, я свою банду в строгости держу!
В глазах дьяка промелькнула глумливая усмешка и он, наклонившись к моему уху, горячо зашептал: — А девка-то не худа, телом бела, лицом румяна, коли повелишь, так никуда Наумов не денется, пришлет постель застилать. Чай не маленькая, управится…
— Вот что, любезный, — холодно перебил я его. — Ты бы определился, чем по жизни заниматься желаешь. Если государственными делами, то это одно, а если в сводни метишь, так совсем другое…
— Помилуйте, ваше величество, — не на шутку перепугался Грамотин. — Бес попутал…
— Оставь нечистого в покое, — махнул я рукой и направился в отведенную мне горницу, оставив посеревшего от осознания сделанной ошибки дьяка.
Увы, выспаться в ту ночь мне не судилось. Сначала сон просто не шел. В голову лезли всякие беспорядочные мысли, вспоминалось, что успел сделать за прожитые в этом времени годы, но более всего то, до чего руки так и не дошли. Потом во дворе начался какой-то шум, послышали ахи и охи, началась беготня. Я уже хотел было плюнуть на все и выйти самому, как в дверь ко мне постучались.
— Кто здесь? — раздался встревоженный голос спальника, которому в отличие от меня ничто не помешало наслаждаться сном.
— Войдите! — велел я, положив по привычке руку на рукоять допельфастера.
— Беда, государь, — заглянул ко мне в комнату Михальский. — в Москве бунт!
— Что?
— Прискакал гонец. Он еле жив, так что спрашивать его бесполезно. Успел сказать только, что в столице начались беспорядки. Горожане нападают на иноземцев. Кукуй и Кремль взяты в осаду.
— Седлать коней! — велел я, спрыгивая с кровати.
— Может, подождем до утра?
— Если лошади еще не отдохнули, возьми запасных у воеводы!
— Как прикажете, — не стал больше спорить Корнилий, и бросился отдавать распоряжения.
Через несколько минут я одетый и снаряженный вышел во двор и окинул взглядом всех присутствующих. Ратники моей охраны выводили оседланных лошадей, зато встревоженный воевода бегал по двору в одной рубашке и раздавал приказания таким же полураздетым холопам. Завидев меня, он тут же подскочил и затараторил, как будто боялся, что опять выдвинется какой-нибудь «доброволец» и завладеет моим вниманием.