– И что будет? Что с ним вообще за история?
– С самого детства я видела отблески прекрасного ледяного камня, который летит в космосе, – мечтательно ответила висай. – Я родилась, а он уже летел. Я играла, боялась, спала, а он летел. Я любила, делала открытия, совершала ошибки, спасала жизни – а он летел откуда-то куда-то, казалось, бесцельно. Но на самом деле, у мертвого куска льда была жизненная цель. Предназначение.
– Ох, – глаз Фокса жарко пульсировал, всё тело, изрешеченное осколками, накачанное лекарствами, измученное нервами, будоражила близость смерти и выстудило дыхание судьбы.
– Твой глаз, – спросила Джанни. – Что не так с твоим глазом? Почему он… не такой, как всё остальное во вселенной?
– Что? – растерялся Одиссей.
– Что с твоим глазом?
– В детстве его выбил враг, – сказал человек, потому что не видел ни одной причины не ответить. – Ну а я… в итоге выжил. Вернулся в свою конуру и вложил в пустую глазницу единственную ценную вещь, которая у меня была. Это показалось самым естественным из всего, что можно сделать. И оказалось, что это навигационный центр древней расы, и в моей глазнице он может… видеть.
– Древней расы? – прошелестела Джанни, став совершенно размытой и туманной, как будто испуганная тень.
– Они жили давным-давно и вымерли два миллиона лет назад. По-моему, они тоже как-то могли предвидеть будущее.
– Сайны!
По телу Пророчицы прошла трепетная дрожь испуга и… радости?
– Это был их взгляд, а не мой! – с восторгом сказала она.
Фокс не вполне понимал, о чём речь, у него уже слегка мутилось в голове.
– Не аномалия дала мне увидеть два разных будущих. А глаз Древних.
Её лицо под прозрачной оболочкой скафандра просветлело, стало чётким и резким, почти не размытым, и человек наконец разглядел маленькую головку с остреньким подбородком, большие смурные глаза и нос, изогнутый вверх… у Пророчицы не было рта. Висай не ели еду, а исчезали и появлялись в пространстве так, чтобы захватывать её сразу внутрь себя. И они не говорили друг другу слова, а сообщали смыслы. Всё это время Джанни не разговаривала с ними вслух, а транслировала свои мысли, и их разумы просто понимали то, что она могла сообщить. Это означало, что на самом деле в расе висай невозможно промолчать и невозможно солгать. Просто они выражают лишь самое важное, поэтому кажутся молчаливыми. Но когда это важно, висай не могут промолчать – и разумы тех, кто близко, облекают мерцание маленьких немых тел в понятные для себя слова.
– Что ты чувствуешь, когда уже знаешь будущее? – вырвалось у Одиссея. – Когда смогла рассмотреть достаточно, чтобы понять, как оно свершится. Когда знаешь, что не хочешь принять такое будущее, но уже не можешь его изменить.
Он чувствовал, насколько для висай это интимный, важный, глубокий и грубый вопрос. Туманные серые глаза посмотрели на человека беззащитно.
– Я всё равно пытаюсь, до последнего, – сказала она. – Стараюсь делать, как правильно, иногда это значит смириться и принять, иногда бороться до конца. Ведь если не пытаться, станешь рабом судьбы. Только если принять предрешённость, но пытаться сделать по-своему, у тебя остаётся свобода выбора и воли. Это становится понятно не сразу. С опытом.
– Ты знала, что у нас не получится? – с болью спросил человек. – Но всё равно пошла, и повела нас за собой на их крик о помощи?
Джанни Фло моргнула и тихонько ответила: