Вторая ночная смена подходила к концу. Еще немного, и на стену придут уже новые люди. «Спать не пойду! – решил для себя Митяй. – В башне с пластунским прикрытием до утра буду стоять. Все равно они к рассвету должны объявиться».
Вдруг внизу, в стороне осадного кольца, из выставленных бревенчатых щитов послышались резкие выкрики. – Тревога! – выкрикнул Маратка. Из двух крайних башен выскочило несколько десятков воинов с луками и с взведенными самострелами.
– Рязань! Рязань! – донёсся от подножия стены условный сигнал. – Быстрее канаты кидай, братцы!
Со стороны неприятеля послышались тревожные выкрики, а затем раздалось и чавканье множества ног по грязи.
– Гришка, светани из свово орудия за две сотни шагов! – выкрикнул Малюта. – Факела на самую большую дальность со стен метайте! Стрелки, к бою!
Митяй распалил свой факел и, размахнувшись что есть мочи, зашвырнул его в ночную темень. «Ну же, где вы?!» Он, оперев ложе самострела, прижал его приклад к плечу. Десятки факелов, скинутых со стен, осветили ее подступы. Взревела камнеметная машина, и в двух сотнях шагах сверкнула яркая огненная вспышка. Более сотни темных фигур неслись к крепости. Щелк! Болт вылетел к цели, а Митяй уже накручивал рычаг взвода реечника. Щелк! Лив, выронив свой лук, свалился в грязь.
– Тяни, сильнее тяни! – кричал вымазанный с ног до головы пластун, сам ухватившись за канат. Показалось тело, перевязанное сыромятными ремнями. Мелькнуло бледное лицо с торчащей во рту тряпкой. Пятерка воинов поднатужилась и перекинула добытого языка через парапет. А у Митяя раздался пятнадцатый щелчок натяжителя, и он опять выбрал свою цель. Трое пластунов внизу замешкались. Как видно, один из них был серьезно ранен и не мог уже забраться по канату самостоятельно. Товарищи обвязали его вокруг пояса и, крикнув наверх, сами бросились к свисающим концам веревок.
– Прикрывайте пластунов! Всем бить погоню! – отдал команду Малюта. – Григорий, свет на сто шагов! Факела подальше бросайте! Не давайте им прицельно наших расстреливать!
Уже более двух сотен лучников и арбалетчиков разили освещенного внизу врага. В основном здесь, под стенами, были ливы, и сейчас они там несли большие потери. Самым последним тяжело перевалился через парапет Бажен. Из его ноги выше колена, пробив ее насквозь, торчала стрела. Десятник, неловко встав на ноги, как-то боком подскочил к вытянутому чуть ранее пластуну.
– Беляй! Ну же! Беляй, очнись!
Его нога подвернулась, и он, взвыв от боли, рухнул рядом с обвязанным канатом телом.
– Все, Бажен, не дышит он уже! – стянул со своей мокрой головы темную войлочную шапку пластун. – Еще две стрелы в него вошли, пока его наверх тянули. – Прости, старшой, не успели мы.
Сидевшие на корточках вокруг тела разведчики один за другим начали стягивать с голов свои шапки.
– Заряжен! На, получи! – Митяй прицелился в еле видную ему цель и выжал спусковую скобу реечника.
– Войско рижского епископа и его прислужников ливов начинает терпеть нужду в съестном и в корме для коней. Хорошего осадного припаса наготовить они не могут, ибо с собой, вьюками, железных скоб, гвоздей, тяжелых наверший для таранов и всякой прочей мелочевки вывезти сюда не сумели. Я уже не говорю про стенобитные машины, которые и в сухую-то пору совсем не просто тащить, а уж по залитым водою местным лесам да по грязи и думать даже об этом невозможно.
Комендант прошелся по большой комнате, где сидели все основные командиры гарнизона, и подошел к столу с расстеленным на нем пергаментом.
– Для хорошего штурма того, что у них там наготовлено, явно недостаточно. С лестницами они уже сюда разок подбегали, и что с того вышло, вы все сами прекрасно помните. Для того чтобы нас взять, врагу нужны хорошие осадные башни, тараны и стенобитные, камнеметные машины – пороки. Но ни того, ни другого, ни третьего у них, как нам поведал захваченный пластунами язык, в данный момент нет, и похоже, что не будет. Ладят они, опять же, множество лестниц и огромное количество больших щитов для укрытия за ними сразу нескольких человек. Большая часть их уже выставлена вокруг нас за восемь сотен шагов, и там же у них дежурят караульные сотни. Так, что нам еще известно? Плетут большие корзины из ивняка и готовят огромные связки прутьев – фашины, чтобы заваливать ими ров. Сделали они также и пару таранов с треугольной рамой для подвешивания там ударного бревна. Поверх тех рам, как мы поняли рассказ пленного лива, немецкие розмыслы сладили навесы из дерева и из натянутых поверх них сырых шкур. Все это, опять же, для того, чтобы укрыться за ними от наших стрелков, которых они очень уважают. Колеса у тех таранов большие, а сами они широкие, словно бы черепахи, и наши орудийщики, говорят, что такие тараны к стенам подтащить по нынешней грязи можно. Правильно я говорю, Григорий? Какие твои мысли по всему этому? Может, я чего упустил?
Старший от крепостных розмыслов поднялся со своего места и кивнул головой:
– Подтянут, ежели, конечно, смогут наш ров миновать, а за ним еще и вал. Местность тут вокруг неровная, вся она вдоль и поперек перерытая, а ровнять ее в такую грязь – бесполезный труд. Поэтому один им подход к крепости с прямым и ровным путем – это главная южная дорога. Если подкатить по ней к воротам тараны и начать их бить, то рано или поздно пробить их, конечно, можно. Но вот тут как раз и есть несколько этих самых – «но». Простым, заостренным и обожженным для лучшей крепкости, дубовым бревном пробить наши оббитые железом ворота будет очень трудно. Если вообще даже возможно. Тут нужно металлическое массивное навершие, но нас уверили, что его у врага нет, ведь эта часть осадной машины очень тяжелая, и вряд ли вообще ее сюда можно доставить вьюками по такой вот грязи.
Помимо этого, для того чтобы подойти к воротам, нужно, опять же, преодолеть ров, ведь мостки через него подняты и стоят как дополнительная преграда перед самой въездной башней. Однако пытаться подойти к воротам своими таранами они, я полагаю, будут. Ибо по лестницам перескочить на стены – это значит опять нести огромные и неоправданные потери от наших стрелков. На их месте я бы действовал всем тем, что у них уже приготовлено разом, и лез бы наверх скопом со всех сторон. Захар Игнатьевич, – обернулся он к коменданту, – ты мне говорил подумать, как бы я штурмовал нашу твердыню, будучи на месте врага? Ну так вот слушайте. – И старший от крепостных розмыслов пододвинул к себе поближе пергамент с планом крепости.