Уэллс. Горький ветер

– У вас нет алкоголя? – спросил я.

– Он есть во множестве различных комбинаций, но нет алкоголизма. Человек может позволить себе расслабиться, приятно провести время, чтобы на следующий день с новыми силами вернуться к любимому делу, – отозвался МОБПУТ.

– Вы хотите сказать, что у вас нет заболеваний? – спросил Уэллс.

– Человек – живой организм, а живому организму свойственно болеть. Но в первые недели после рождения в организм внедряются микмехи, микроскопические биомеханизмы, которые бдительно следят за его здоровьем, отслеживают все изменения и предотвращают развитие заболеваний, а если оно все же случилось, то оперативно излечивают его. Поэтому у нас могут быть люди, заболевшие простудой на пять минут, или сломавшие ногу на три минуты. В остальном люди здесь так увлечены делом, что им некогда болеть.

– Вы хотите сказать, что вы победили старость и теперь человек может жить вечно? – спросил Уэллс.

– Человеческая оболочка изнашивается, несмотря на все действия микмехов. Микмехи могут предотвращать болезни, следить за гармоничным развитием тела человека, устранять негативное влияние среды, но они не могут сделать человека бессмертным. В среднем человек в Космополисе живет больше, чем в ваше время.

– Какая средняя продолжительность жизни в Космополисе? – спросил я.

– Триста лет, – ответил МОБПУТ.

– Но как это возможно, если, по вашему же утверждению, Космполис существует всего лишь 134 года? – нашел логическую нестыковку Уэллс.

– В Космополисе пока нет ни одного старца. Но на основании показаний микмехов каждому человеку рассчитан КОПРОЖИЗ, КОэффицент ПРОдолжительности ЖИЗни, который, впрочем, можно откорректировать путем введения определенных алгоритмов обновления, но глобальным образом увеличить его нельзя. Да, у нас нет пока ни одного старейшины, и все население Космополиса молодо, но мы можем спрогнозировать демографическую ситуацию на столетия вперед.

– Хорошо. Веди нас по городу. Если у нас будут вопросы, мы попросим у тебя разъяснений, – приказал Уэллс.

Омела МОБПУТа крутанулась вокруг своей оси и поплыла вперед, указывая нам дорогу.

Это был не город, а огромный человеческий муравейник, но не тот, где человек становился всего лишь деталью, винтиком в социуме, а тот, где каждый человек был самодостаточной, значимой для окружающих личностью. Здесь не человек трудился ради города и общества, а город и общество трудились ради человека. Вокруг меня простирались пересечения улиц, и десятки высотных домов в сотни этажей возносились к небу, и там, в вышине, они соединялись друг с другом гирляндами закрытых лестниц и переходов, по которым гуляли люди и ездили механизмы.

Я видел раньше небоскребы во время моего пребывания в Америке, но и помыслить не мог, что они могут быть настолько высокими и величественными. В Америке это были массивные здания, своеобразный вызов человека небу, они загромождали небо, старались оградить человека, стоящего на тротуаре, от солнца и облаков. В то время как небоскребы Космополиса скорее символизировали союз человека с небом. Они были настолько воздушными и изящными, что оставляли впечатление нерукотворного создания.

Между небоскребами курсировали летательные аппараты. Они были разные по размерам, какие-то управлялись пилотами, в каких-то не наблюдалось никого, но были и такие, где пилот просто не мог поместиться.

Десятки тысяч леталок размером с воробьев наполняли небо, сновали по своим делам, ведомым только им самим и программам, которые управляли их полетами. Они забирали с распределительных складов товары и развозили их по клиентам. Они осуществляли множество разнообразных операций, вникать в которые у нас не было ни времени, ни желания.

Тысячи леталок размером с орлов лавировали между зданиями, контролируя их жизнедеятельность. В случае, если они обнаруживали аварийную ситуацию, отправляли сигнал тревоги на центральный городской мозг, по которому к месту аварии высылались ремонтные воробьи.

Сотни воздушных медуз изящно с ускорением взмывали от тротуаров к самым вершинам небоскребов и медленно опускались назад к мостовым. В их полупрозрачных куполах, опутанных искрящимися жгутами и переливающейся огнями бахромой, двигались люди, которым срочно требовалось подняться на самый верх небоскребов или вернуться с небес на землю.

Десятки леталок размером с дельфинов, управляемые пилотами, развозили пассажиров между небоскребами и за пределы города. Они же и поднимали их в самую небесную вышину, где высоко-высоко над крышами всех жилищ плыли два небесных левиафана, которые, несмотря на свои размеры, не затмевали солнце, а отражали его свечение, наводняя свежестью и яркостью мир на земле.

Почему-то мне не хотелось сравнивать эти леталки с привычными в моем времени дирижаблями, аэростатами и планерами. При условии их функциональной схожести, они не имели ничего общего в дизайнерском исполнении с местными летающими аппаратами, как, впрочем, и все здесь разительно отличалось от привычных для нас предметов, словно эволюция технической мысли пошла по совершенно иному, неведомому нам пути.