– Я не гей, – запротестовал я.
Баттерс сочувственно кивнул мне:
– Ну да, конечно.
– Да нет же!
Баттерс поднял руки.
– Не мое дело вмешиваться, – сказал он. – Потом, как-нибудь в другой раз. И вообще, не мое это дело.
– Ох, чтоб вас, – пробормотал я.
Из кухни появился Томас с тарелками, полными дымящейся подогретой пиццы, бутербродов с жареной говядиной и крекеров, на которых запеклись аппетитные ломтики сыра. Он поставил все это на столик, вышел и вернулся с несколькими бутылками холодного пива. В третий заход он принес горячий чай. Он налил мне чашку чая, наклонился и целомудренно чмокнул меня в волосы:
– Кушай на здоровье.
Баттерс сделал вид, что ничего не заметил.
Я неловко ткнул Томаса кулаком в ребра:
– Дай мне эту чертову пиццу, пока я тебя не убил.
Томас вздохнул.
– У него случается такое настроение, – доверительно сообщил он Баттерсу.
Я забрал у Томаса пиццу и наклонился к столу, чтобы взять пиво. Мыш, который все это время лежал у окон, уставившись в темноту, встал и подошел, принюхиваясь к еде.
– Ах да, – спохватился Томас. – Твои антибиотики.
Он положил мне на тарелку пару таблеток.
Я проглотил таблетки, запил их пивом и принялся за пиццу, бутерброды и крекеры с сыром. При этом я не забывал делиться с Мышом, отдавая ему каждый третий или четвертый кусочек, пока Томас не взял со стола последний бутерброд и не положил его на пол перед Мышом.
Я допил пиво и устроился поудобнее с чашкой чая. Я даже не осознавал, насколько проголодался, пока не начал есть. Чай был сладкий и горячий, но не слишком, и его можно было пить, не боясь обжечься. Возбуждение боя и бегства постепенно спадало, и я начинал ощущать себя более-менее человеком. Боль в ноге стихла, под конец сделавшись едва заметной.
Я вдруг подозрительно покосился на забинтованную ногу: