— Нет, я как раз не хотел этим заниматься, — он уже говорил обычным голосом, разве что чуть хрипловатым. — Я понимал, что многих не найду… и да, я просто трусил. Боялся вновь пережить даже в воспоминаниях тот ужас, когда мама… Словом, я не искал пропавших людей. Только вещи. А вот в чем я добился успеха — в умении заставить людей вспомнить давно забытое. Причем неважно, хотят они вспоминать или нет.
Мы снова замолчали. Плакать мне больше не хотелось, вновь навалилась давящая усталость. Утешить Шнайдера было нечем, я понимала, что он, скорее всего, никогда не найдет отчима и не узнает, что случилось с матерью. Это останется с ним навсегда… а вот Олесю, возможно, найдут.
Еще полчаса назад я не хотела, чтобы нашли ее тело, уж лучше неизвестность, при которой остается хоть призрачный лучик надежды. Может, она еще жива, пусть изуродованная, покалеченная — это было уже неважно. Но теперь я понимала — если ее не найдут, этот ужас останется со мной на долгие годы. Я так и буду думать, что она прожила в мучениях месяц, год, десять лет… А я оказалась слишком трусливой или глупой, чтобы ее спасти.
Шнайдер ушел, а я, все в том же халате, легла на диван лицом вниз и постаралась забыться. Надо выспаться, завтра я уже не стану отсиживаться дома. Я обязательно выйду на улицу и буду ходить до позднего вечера в ожидании похитителя. Теперь я готова.
Глава 19
Мы с Дантесом шли по широкому центральному проспекту, и я слегка приободрилась. Для последнего ноябрьского дня было довольно тепло, солнечные лучи отражались в неглубоких лужицах и чисто вымытых магазинных витринах, и тоска, несколько дней сдавливающая грудь, словно тоже начала подтаивать. Дантес, в своей рыжей курточке похожий на хорошенького лисенка, сделал несколько изысканных комплиментов моей прекрасной замученной физиономии и изящному сиреневому дождевичку, позаимствованному из олесиного гардероба. Я с некоторым даже удовольствием рассказывала про телешоу Малахова, удивляясь сама себе — надо же, хоть что-то да запомнила! Учитель внимательно слушал, кивал, но мне казалось, что его мысли витают где-то далеко.
— Полиция считает, что всех трех девушек похитил один и тот же человек? — спросил он.
— Да, наверняка, — кивнула я. — А что тебя смущает?
— Не знаю даже… они такие разные, — он развел руками. — Но полиции, конечно, виднее.
— Разные? — удивилась я. — Блондинки, молоденькие, с пухлыми детскими личиками. В чем разница?
— Да я глупость сморозил, — смутился он. — Действительно, очень похожи.
— Ты говорил, Кристина… такая чистая, словно из позапрошлого века… — медленно начала я, сама поражаясь, что запомнила такие подробности. — Олеся и Настя не такие, конечно же. А Валерия — такая?
— Совсем нет, — отрицательно мотнул он головой и остановился, глядя на меня безумным взглядом. — Постой, какая Валерия?
— Ты знаешь, какая, — быстро ответила я. Мысли метались в голове, словно взбесившиеся белки. “Если мы считаем, что вначале Водяной выбирал из тех, кого лично знал — то знал он всех троих школьниц”. Кто это сказал, Шатров?
— Клянусь, не знаю! — но его узкое лицо побелело, и глаза забегали по сторонам.
— Валерия Летикова. Та самая, которая дала тебе телефон Кристины. Ты же преподавал и в ее классе, верно?
— Но… что за чушь ты несешь? Зачем кому-то давать мне телефон Кристины? Я прекрасно знаю все телефоны моих учениц!
Он уже совсем пришел в себя, мертвенная бледность пропала, и лишь глаза упорно косили в сторону, не соблазняясь сиянием, исходящим от моей неземной красоты.
Я в упор смотрела на него, пытаясь собраться с мыслями. Вот же он, человек, хорошо знающий всех трех школьниц. Ему не надо было выискивать информацию о них по соцсетям, выспрашивать кого-то про Аннушку-Огневушку — наверняка Кристина рассказала о ней сама. Он прекрасно знал, что Валерия Летикова и еще одна девушка, как ее звали… что они подрабатывали нянями. Наверняка, об этом тоже рассказали они сами, или их подруги. Они полностью доверяли веселому, красивому и довольно молодому учителю. Вот и ответ — откуда он знал фамилию Валерии, адрес Кристины и кличку ее сумасшедшей соседки.
И это еще не все. Он внезапно воспылал ко мне самыми светлыми чувствами, но вот уже третье свидание расспрашивает о ходе расследования и рассказывает про чистых девственниц, не делая даже попытки меня приобнять. Но… если он и есть страшный убийца, почему чуть не потерял сознание, увидев холщовый мешок с ожерельем Кристины? Или это была актерская игра? Но с какой целью?
ebooksa