Камуфлет

— Десять ярдов? — он помолчал. — Долги надо возвращать. Но мы пока и не едем.

— А… а почему мы не едем?

— Потому что стоим на месте. Посидим, помолчим. О вечном подумаем. Музыку послушаем, твою любимую, — он включил магнитолу.

Я догадался, что это будет. Брамс. И да, Третья симфония, аллегретто.

— И ещё кое-что, — молвил Белый через минуту, нажимая кнопку на приборной панели.

— …Верно, Костя. Тавровский, — услышал я голос Белого, записанный, очевидно, на диктофон. — Леон Альбертович Тавровский.

Не понял. Он что, решил удивить эфэсбэшными приколами?

— А… а куда мы едем? — знакомый голос. — Нельзя мне в Академию, ты же в курсе? Насчёт моего долга?

— Десять ярдов? — во время паузы Брамс звучит особенно выразительно. — Долги надо возвращать. Но мы пока и не едем.

— А… а почему мы не едем? — да это же мой, мой настоящий голос! Но как он отличен от того, что привычно слышен изнутри, через черепную коробку. И главное — это оказался тот самый голос.

— Потому что стоим на месте. Посидим, помолчим. О вечном подумаем. Музыку послушаем, твою любимую.

Мелодия из магнитолы почти сливается с повтором в диктофонной записи; едва заметный диссонанс придаёт звукам космическую глубину. Но вот звуковой сдвиг сходит на нет…

И вновь всплывают странные слова. Но теперь я знаю, чей голос их произносит.

И наступило прозрение.

Глядя на уличный пейзаж, вижу совсем другое. Как в замедленном фильме, пущенном задом наперёд — когда осколки разбитой чашки смыкаются в единое целое… Солнце и ослепительный выброс; скользящее по земной поверхности пятно лунной тени. И голос…

— А вот теперь — поехали.

Глава четвёртая

Прозрение

Зачем же долгой жизни

Ты желаешь,