Или мужики русские наконец прозреют: какое это золото — наши женщины. И браков станет больше, а разводов меньше.
А может статься, нетленка к олигарху попадёт — и дрогнет железобетонная душа. И вместо очередной яхты отдаст он свои миллиарды, скажем, на больницы.
Стоп! Все признаки мании величия. К психиатру, к психиатру!
Ступень четвёртая
Право на вопрос
Кровь течёт осенняя, глухая,
Мы плывём, и наше судно зыбко.
Язык мой — враг мой. Сам же и виноват, болтал, где ни попадя. И на семинаре бухнул, мол, объективен лишь материальный мир. А виртуал живёт лишь в мозгах, наших или компьютерных.
Господи, что тут началось! Меня клеймили позором, втаптывали в землю, об меня вытирали ноги.
— А мы-то, Академия, где же? Нас что ли нету?
— Тогда мы не должны отбрасывать тени. А ведь отбрасываем. И очень отбрасываем.
— Вот она, тень-то, — кто-то скабрезным жестом согнул руку в локте. — Погуще будет, чем у некоторых.
— А раз мы существуем, то вы в луже, — сказал другой. — Или убедите нас в обратном.
— Разумеется, — ответил я. — Но имейте в виду: бритву Оккама[12] никто не отменял.
— И как вы докажете истину? Пальцем на глаз нажмёте: раздвояемся мы или нет?
— Докажу, если… если разрешат часы с секундными стрелками. Тогда можно сверять…
И тут воцарилась тишина. Неужто я утёр им нос? Но нет — раздался негодующий взрыв: я покусился на святое.
— Поставим вопрос на Правлении, терминируем наглеца. Нет человека — нет проблемы.
— Какое Правление, вы забыли? Теперь у нас демократия. Навешать ему, и все дела.
До суда Линча не дошло. Но ясно одно — я так и остался чужаком. Ну конечно: пришёл сам, из провинции, да ещё на рожон лезу.