Глубина

Марк тоже расцвел. Он уже больше двух месяцев не заходил в игорный дом. И хотя он пытался противиться проживанию под одной крышей, но наконец отказался от идеи возвращения в свою унылую квартиру по вечерам. Он оставался с нами, и это делает меня такой счастливой. Наши прогулки по саду. Поздние вечера в гостиной, полной диковинных произведений искусства, выходящей окнами на запад. И хотя Кэролайн выделила ему собственные комнаты, ночи он обычно проводит у меня.

Иногда мне кажется, что на лице Кэролайн мелькает что-то похожее на зависть, и я ее не виню. Купаться в такой любви, как наша, – это благословение. Я знаю, что это не похоже на то, что она испытывала с Генри, ее покойным мужем. Я знаю, что она тоже жаждет этой любви. Но в каком-то смысле у нее это уже есть, потому что я чувствую, как сердце Марка с каждым днем обращается к ней все больше и больше, как и мое. Мы любим друг друга и любим ее. Это прекрасно.

1 ноября 1911 года

Тяжко. Не знаю, с чего начать. Во-первых, мое тело мне не принадлежит. Я ненавижу это гигантское существо, в которое я превратилась. Я жажду Марка больше, чем когда-либо, но мое тело отказывается от него. Я все время чувствую себя ограниченной и больной.

И легкость Кэролайн, то самое, что всегда заставляло меня так ее любить, теперь заставляет мое сердце страдать от ревности. Я не могу сказать, к чему именно. То ли к ее совершенному, безупречному телу, то ли к улыбке, которая никогда не знает сомнений и тревог, которые выпали мне. Или к тому вечному оптимизму, от которого несет избранностью. Или к тому, что Марк тоже все это видит, только с блеском в глазах и животной похотью. Всегда предупреждала, что могу читать его мысли, и я могу. Я знаю, чего он хочет.

Он хочет того, чего хочет каждый мужчина, – азартной игры, риска, острых ощущений от того, что рискует потерять все.

Он хочет того, чего не может получить.

Он хочет ее.

12 декабря 1911 года

Они думают, что я не знаю. Это абсурдно, возмутительно. Марк говорит, что просто беременность выводит меня из себя. Он хочет, чтобы я сомневалась в себе. Как он посмел? После всего, через что он заставил меня пройти в прошлом? После того, как я соглашалась доверять ему снова и снова, независимо от его прошлых поступков, его пороков? Как я обнимала его, когда он плакал и извинялся. После того, как он потратил все мои деньги. После того, как он умолял меня принять его обратно. После того, как он бросался на пол и целовал мои колени. После того, как мы занимались любовью тысячу раз – в его квартире, в его офисе, когда остальные уходили на ночь, даже в парке один раз, в прошлом году. Своей любовью мы завоевали весь Лондон. Мы смеялись, держась за руки, и бежали по улицам, озаряя понравившиеся местечки нашей любовью. Он знает каждую частичку меня. Каждую своевольную, яростную, дикую и гордую вспышку в моем существе. Он видел мои лучшие и худшие стороны. Я буду любить его до конца света, и он это знает. Даже если он меня сломит. Не важно, что он сделает.

Что бы он сейчас ни делал. Я сделаю все, что угодно, – откажусь от всего. Отдам своего ребенка.

Я бы даже делила его с другой.

Так как же он смеет лгать мне?

Я знаю, что происходит.

И я знаю, что на месте Кэролайн я бы тоже не смогла устоять перед ним.

Это уже слишком. Энни снова захлопывает дневник и прижимает его к груди, чувствуя, что ей трудно дышать. Что с тобой случилось, Лиллиан?

Ребенок родился в январе. После этого записей нет, но Энни чувствует ярость, страх и любовь этой женщины, как если бы они были ее собственными, и это невыносимо. Лиллиан, возможно, заключила сделку с Кэролайн, возможно, пообещала отдать своего ребенка по доброй воле, но что-то изменилось. Она умерла, желая вернуть этого ребенка. Энни в этом уверена. Вот что держит ее здесь, возле Марка, все эти годы.

Она уже готова пустить страницы по ветру над Атлантикой, когда чувствует чье-то приближение и быстро засовывает дневник обратно в карман фартука. Энни оборачивается и видит Чарли Эппинга, радиста, который бочком подходит к ней, как обычно непринужденный и доброжелательный.

– Вышли подышать свежим воздухом, сестра Хеббли? – спрашивает он.

Радист бросает сигарету через перила, затем пристально смотрит на Энни, пытаясь понять выражение ее лица.