Бывают у человека такие тяжелые периоды в жизни, когда и сильные опускают плечи, крепкие ломаются, а слабые либо гнутся, либо падают ниц. Ищет тогда человек опору в другой душе, забвение в хмельном буйстве, успокоение в тихом одиночестве. Егору было трудно. Он переживал боль в себе. И успокоение находил только в сутолоке будничных дел. Вернулся на лесопункт, пришел в свою бригаду, и со всех сторон его обступили товарищи. У каждого своя докука. Электропильщики предлагают изменить способ валки деревьев, ввести новую систему, которую назвали «валкой в елочку». Трелевщики настаивают на предварительной расчистке волоков, уверяя, что это скажется на увеличении производительности труда. Окарзовщики в один голос кричат: пора прекратить сжигание сучьев. Столько добра в дым уходит. В других местах, говорят, эфир да спирт из сучков гонят, такие установки прямо в лесу устроены, а то в брикеты сучья прессуют, на топливо с успехом используют. Почему мы сучьями небо коптим? Мозгуй, бригадир, поворачивайся, некогда тебе самим собой заниматься. На дело поставлен — управляй. И так рад был Егор этому водомету больших и малых дел, этому неотвратимому напору жизни! А люди, когда узнали, что стряслось у Егора дома, все без исключения, будто сговорились, старались ни словом, ни взглядом не бередить душу бригадира. Только душевнее, мягче, внимательнее стал каждый. Егор это чувствовал, понимал, и в его сердце накапливалось и росло еще не ясное для самого Егора новое чувство, чувство локтя. Он, как умел, отвечал людям тем же. Так черное горе человека вытеснила, отдалила, развеяла большая человеческая дружба. К весне бригада Егора Бережного по производственным показателям, по дисциплине, по беспокойному стремлению к совершенствованию производства оказалась одной из лучших в леспромхозе. Паша Пластинин, главный соревнователь Егора, написал о нем в областную газету.
Между тем подоспела горячая для лесорубов пора — весенний молевой сплав леса. Весна в этом году выдалась дружная, снега таяли неудержимо, и речка Болтушка вздулась, вышла из берегов, заиграла буйной пенистой волной, будто и впрямь стоящая река. Она мчалась, все сметая с пути: и старые мосты, и остожья, и охотничьи шалаши, а кое-где и случайные постройки, захваченные водопольем.
Егорова бригада с баграми вышла на крутой берег к лесному складу, готовая по первому знаку начать сброску сверкающих желтизной бревен в бурливую воду Болтушки. Принимай, красавица, богатство лесного края, неси на быстрых волнах смолистое золото к надежной устьевой запани! Все жители Сузёма, оживленные, веселые, словно заряженные силой и удалью, высыпали на берег. На штабелях закипела работа. Срок молевого сплава короток. Болтушка побушует день-два и притихнет, начнет спадать и быстро обмелеет. За эти малые дни полноводья надо успеть скинуть в воду весь заготовленный за зиму лес и проплавить его на всем протяжении речушки. Только успевай поворачиваться! Промедлишь час, запоздаешь на день, а потом намаешься, наканителишься, передавая бревна с багра на багор по мелководью. Вот почему в дни половодья берут багры все, кто их может держать, начиная с начальника лесопункта и кончая молоденькой учительницей. Только фельдшерицу не пускают к штабелям, она дежурит на медпункте. Мало ли что может стрястись в такой горячке.
Егоровой бригаде достался крайний штабель на бугре, подмываемом стремительным течением. Весело полетели с высоты в воду бревна, поднимая снопы брызг, кувыркаясь и ныряя в бушующей стремнине. Егор стоял у конца штабеля, работал споро и весело, покрикивал, поухивал, спуская бревно за бревном. Кепчонка сползла на затылок, волосы разлохматились, ворот расстегнут, под потной рубахой играет мускулами разгоряченное тело.
На соседнем штабеле Митя Бережной. Увидев Егора, он кричит:
— Посоревнуемся, дядюшка! Кто кого…
— Держись! Не упади со штабеля, племянничек…
К полудню спустили на воду почти четверть всего запаса леса. На обед Егорова бригада пристроилась за ветерком у подножья штабеля. Девчата из столовой притащили в ведрах дымящийся суп. Заработали мощные челюсти, заходили по мискам ложки. Аппетит на воздухе волчий. А на штабеле работа не унимается. Обедающую бригаду заменяют сменщики. Вдруг над речным раздольем разносится отчаянный крик. Егор поднимает глаза и видит, как от берега медленно отваливает барка с продовольствием и промтоварами. По прибрежной рыжей траве, как ползучая змея, вьется конец лопнувшего троса. Разнесет барку в щепки на каменистых порогах. Раздумывать некогда, звать на помощь бесполезно. Егор пружинисто вскакивает, по-тигриному кидается к берегу, успевает захватить конец троса и, с напряжением всех сил упираясь ногами в землю, наматывает канат на первый попавшийся пень. Трос натягивается до звона, вгрызается в смолистую древесину пня. Из-под намоток бьет сизый дымок. Егор не выпускает конец, чувствуя, что ладони начинают гореть, ноги глубоко уходят в вязкую глину. В глазах у него темнеет, в подколенках появляется слабость…
А на палубе барки кружится Васька Белый, весь действительно белый — в холщовых штанах и такой же рубахе, с льняными волосами, развевающимися на ветру. Он неистово кричит:
— Держи ты, держи, Егорко, какого лешева! Утопим ведь барку-то, разобьет на бурунах, как миленькую… Вот тебе и чай с сахаром… И меня погубишь, Ваську Белого, где такого другого возьмешь… Мужики, помогите ему, ишь, слаб руками-то…
С большим трудом барку задержали. Опасность миновала. Егор в изнеможении опустился на землю. Лицо сделалось серым, дышалось тяжело. Прибежала фельдшерица. Принесли носилки. Егор отказался лечь на них. Поднялся. Пошатываясь, зашагал к поселку сам.
ВСТРЕЧИ НА ГОРОДСКИХ УЛИЦАХ
Пароход пришел в Архангельск рано утром. Макора стояла на палубе и с волнением рассматривала незнакомый город, такой необычный и своеобразный. На середине реки покачивались, будто в глубокой дреме, тяжелые морские пароходы. Они показались Макоре огромными. Несмотря на рань, вокруг сновали портовые буксиришки, юркие катера, стучали выхлопами моторные лодки. Да сколько их тут! И как не столкнутся друг с другом, как не запутаются?
Гудок парохода прокатился над рекой, отдался эхом сначала на правом берегу, потом на левом. Город тянулся по берегу, и не было ему, казалось, ни начала, ни конца. Среди небольших домиков высился корпус Лесотехнического института; старинный кирпичный дом на площади в лучах утреннего солнца показался столь красным, словно он вымазан суриком.
Пароход сделал широкий разворот и пристал к деревянной, измочаленной бортами судов стенке. Пассажиры хлынули к выходу. Там, за калиткой, вдоль перил, стояли встречающие. Макору никто не встречал. Она дошла по дощатому настилу до вокзала и остановилась в нерешительности. Куда идти? Где-то на Поморской улице живет земляк, сосед, у него бы можно остановиться на первых порах. Но как найти эту Поморскую? Она, видимо, у моря, где-нибудь далеко. Мимо вокзала нет-нет да и пробегали с резким трезвоном трамваи. Но Макора видела их впервые: ей не приходилось бывать в больших городах, и она не знала, можно ли на трамвае добраться до той улицы, которая тебе нужна. Пассажиры вышли все, площадка около вокзала опустела. А Макора все стояла, чувствуя, что начинает уже зябнуть. Подошла женщина с медной бляхой на груди и с метлой в руке.
— Девушка, ты что тут на ветру дрожишь?
— Не знаю, куда пойти.
— Иди хоть в вокзал, там потеплее.
ebooksa