Макорин жених

22
18
20
22
24
26
28
30

— Мне бы остановиться где…

— Ступай в Дом крестьянина, вон, напротив.

В Доме крестьянина свободных мест не нашлось. Макора стала искать Поморскую улицу. Она оказалась близко. Но и тут постигла неудача: земляк с семьей уехал в отпуск, и квартира закрыта на замок. Куда податься? Макора связала веревкой котомку и корзинку, перекинула через плечо и двинулась вдоль по улице Павлина Виноградова. Поклажа была нелегкой, пришлось много раз перекладывать с плеча на плечо. Веревка сильно резала. До Дома Советов Макора добралась с трудом. В вестибюле с облегчением сбросила багаж. Спросила милиционера, где обком комсомола. Оказалось, что еще рано и занятия не начались. Сидя на багаже, задремала.

…Милиционер потряс за рукав, разбудил.

— Девушка, проспишь занятия, скоро перерыв на обед.

Нерешительно, смущаясь, заходила Макора в обком, думала: «Есть им время возиться со мной, на квартиру устраивать. Много нас таких тут, поди, ездит». Но оказалось все очень просто. Обкомовская девушка куда-то позвонила и сказала, что надо ехать в общежитие лесотехникума. Там устроят на ночлег. Выйдя в коридор, Макора взглянула на табличку, прибитую к двери: «Приемная секретаря обкома».

«Неужели эта девчушка — секретарь обкома, такая молоденькая, совсем ребенок? А я вот хожу, не могу себе ночлега сама найти», — горестно подумала Макора.

В техникуме сказали, что курсы будут проходить в Лесотехническом институте. У Макоры захолонуло на сердце: в институте! Думала ли ты, девка, в своем Сузёме, что попадешь в институт?

Новая курсантка приоделась, старательно взбила кудряшки на лбу, украдкой взглянула в зеркальце.

К институту подходила с бьющимся сердцем. Большое белое здание показалось необычно торжественным: слева загнулось глаголем, вход выдался полукругом, двери высокие, тяжелые. Подъезд весь обсажен кустами. Они чудно подстрижены, словно по нитке. За чугунной решеткой, среди зелени, памятник. Макора подошла поближе, прочитала на цоколе: Ломоносов. Она подивилась на крылатого гения, подающего Ломоносову лиру. Странной ей показалась и фигура великого ученого, закутанного в тогу. Но она подумала: «Наверно, так торжественнее».

Занятия начались с опозданием: не все курсанты приехали вовремя. В большой светлой аудитории было пустовато. Макора слушала лектора и думала: «Наверно, это профессор, может, знаменитый. И вот он учит меня, приехавшую из Сузёма. Как мне понять и не забыть те премудрости, которые он, не жалея, сыплет и сыплет». Но увы, не все она понимала и приходила в ужас оттого, что почти ничего не запоминалось.

«Голова-то, видно, у меня, как решето, насквозь все проходит. Вот проболтаюсь тут без толку, ничего не запомню, как потом домой вернусь? Скажут: профессора тебя учили. Чего узнала, выложь. А мне и выложить нечего. Срам-то какой!»

В перерыв она послушала, о чем говорят другие, и стало легче на душе. Не она одна такая бестолковая, у многих голова решетом. Вторая лекция показалась более доходчивой. Профессор (другой, не тот) говорил не очень гладко, иногда задумывался, видно, и сам не все твердо знал, а понималось лучше, потому что говорил он о знакомом — о лесе. Макора видела: многие что-то записывают. Она тоже пыталась записывать, но ничего не получилось: пока одно пишешь, другое пропустишь, и концы с концами не связываются. Закрыла блокнот. Уж какая ни есть память, а все лучше, нежели возиться с карандашом.

На третьей лекции стало тянуть в дрему, голова отяжелела, занемели ноги и руки, начало уставать все тело, хоть бы высидеть до конца. Никогда не думала, что, сидя на стуле, можно устать, а выходит, как еще можно. Так не устанешь не только в кухне у плиты, но и в делянке с топором и пилой. Но когда вышла после занятий на свежий воздух, все прошло. И в душе появилось новое ощущение, какого раньше не бывало: «Я иду из института, узнала много важного, чего не знала до этого. И еще буду узнавать и узнавать».

Теплый беззакатный вечер разливался над городом. Река и небо светились мягким сиреневым светом. И трамваи не столь сильно грохотали, как вчера, и не столь резко звонили. Макора уже знала, где садиться на трамвай и где выходить, чтобы попасть в общежитие. Город стал не таким чужим, как показался при первом знакомстве. Макора доехала на трамвае до почты. Надо написать домой, а то мать будет беспокоиться. Опустила письмо в ящик, направилась к выходу и столкнулась с Бережным. Глазам не поверила. Да и он уставился, даже вход загородил, люди недовольно заворчали.

По набережной вышли на бульвар, сели на скамейку. Сообщили друг другу, как оказались в Архангельске. Егор приехал на совещание передовых лесозаготовителей. Живет в гостинице на Поморской. Совещание откроется завтра, в театре.

— Видела? От морского вокзала наискосок пойти, через площадь, эдакая штуковина, стоит — то ли мельница, то ли овин, называется театр. Вот там. А ты как здесь очутилась?

— Учусь, Егор Павлович. В институте, в лесном. Там все профессора, профессора… Страсть мудреные лекции говорят, не знаю, пойму ли все…

Егор потрогал усы, глянул на Макору искоса.

— М-да, девка, далеко пошла. В институте! Профессора…