Как она попала на Крутую Веретию, почти босая, в легком ситцевом платьишке, Нина и сама не понимала. Посреди поселка она, обессилев, упала в снег, и ее подобрали случайно проходившие рабочие. Макора ахнула, узнав Нину. Она велела отнести девушку к себе, сейчас же послала за фельдшерицей и позвонила в Сузём, чтобы привезли врача. К счастью, руки и ноги оказались обмороженными не сильно, их растерли снегом, смазали гусиным салом. Уложили Нину в кровать, заставили выпить горячего чаю с медом. Она долго не могла по-настоящему прийти в себя, теряла сознание, бредила. У нее начался жар. Приехавший врач сказал, что простуда не очень сильная, легкие чистые, возможно, обойдется благополучно, но неплохо бы обратиться к невропатологу. А пока надо дать девушке покой, стараться ничем не тревожить ее.
Целую неделю Макора не отходила от Нины. Юра каждый вечер после работы на попутной машине мчался на Крутую Веретию. Там сидел в маленькой Макориной комнате один — к Нине его не пускали. Долгими казались Юре эти вечерние часы. Он не знал, куда себя деть, чем заняться. Чуть появлялась Макора, он в сотый раз выспрашивал у нее, что сказал врач, ловил каждое слово Нины, передаваемое устами Макоры. Поведение девушки ему казалось непонятным, нелепым. Хотелось самому с ней поговорить, но как поговоришь, когда не дают даже в дверь заглянуть.
Макора успокаивала Юру, а сама волновалась не меньше его.
Весь Сузём в эти дни был взбудоражен. Сначала пошли разные слухи, быль перемешивалась с вымыслом, и трудно было понять, что произошло. Но когда люди узнали истину, Федоре и Фишке пришлось нелегко. В магазине женщины окружили Федору и взяли ее в такой оборот, что она, никогда за словами в карман не лазившая, молчала, не смея шевельнуть языком.
— Ты в молчанку не играй, нечего глаза опускать, — наступала Авдотья Петялина, тесня Федору в угол между прилавком и бочкой с треской. — Поглядите, бабы, на эту сузёмскую принцессу. Родную дочь довела до горячки…
Тесный магазинчик все заполнялся и заполнялся покупательницами, уж трудно становилось протискаться к прилавку. Продавщица взмолилась:
— Да вы бы хоть торговать не мешали, гражданки. Оставьте проход от двери-то…
Женщины пытались расступиться, но из этого ничего не получилось. Прижатая к тресковой бочке, Федора беспомощно хлопала ресницами.
— Я сама не знаю, как это вышло, — лепетала она.
Женщины взорвались.
— Как это так не знаешь! Не увиливай, твоих рук дело…
— Красавцу Фишке дочь пожертвовала…
— Чуть не загубила девку…
Авдотья Петялина взобралась на бочку и ораторствовала, словно с трибуны.
— Нельзя этого, гражданки-женщины, так оставлять. Это что же такое получается? Платонидины корешки живы остались и ростки ядовитые дают. Примирись с ними, они хуже осота разрастутся, житья не будет. Помните, Гришу Фереферова квасниковой водичкой в чахотку вогнали, Семена Бычихина гирей окрестили и вместо купели в пруд сунули. Теперь опять безобразничать начинают.
Она нагнулась, взяла Федору за плечи и повернула ее лицом к людям.
— Не прячься от народа. От него не спрячешься. Кайся!..
Федора вдруг кинулась на колени и сквозь рыдания заговорила:
— Простите меня, граждане… Виновата, виновата я… Боялась, что его потеряю… Думала, ничего плохого нет… Богу молятся…
— К ответу их, богомолов, вот что! — бушевала Авдотья. — Пойду к Макоре Тихоновне. Пусть собранье созовут… Нечего на их проделки глаза закрывать, этих фишек да ефимов… Пошла отсюда! Марш! — скомандовала Петялина, слегка подталкивая Федору в спину. Женщины расступились. Втянув голову в плечи, глядя в пол, проходила Федора по живому коридору к выходу.
ebooksa