Макорин жених

22
18
20
22
24
26
28
30

Большой, грузный на своих неуклюжих лыжах, он зашагал к сизой стене ельника, резко выделяющейся на склоне холма.

3

К концу квартала выяснилось, что план не вытянуть, немного, самую малость, а все ж таки не вытянуть. И тогда по старой привычке Синяков объявил аврал. Послали на рубку леса дорожников, уборщиц общежитий, домашних хозяек в поселках. Начальник лесопункта приказал закрыть на время бани и прачечные, вывести в лес всех конторских служащих, послать в делянки рабочих из механических мастерских. И тут он столкнулся с новым техноруком. Егор остановить работу мастерских наотрез отказался.

— Не дело, Федор Иванович, — сказал он. — У них и так ремонт машин отстает от графика.

— Ничего что отстает, наверстают. Пусть недельку на лесосеке порезвятся, здоровее будут, — возразил Синяков. — Завтра всем выйти в лес. Понятно?

— Непонятно, начальник. Механизаторы из мастерской никуда не выйдут, — уперся Бережной.

— Это кто же здесь, выходит, начальник — я или ты? — взъелся Синяков.

Егор, усмехнувшись, разгладил усы и сказал спокойным, ровным голосом:

— Начальник ты, товарищ Синяков, а механизаторы будут работать в мастерской…

Синяков хлопнул дверью и, заплетаясь в полах своей бекеши, помчался вдоль по улице поселка. «Куда он, в мастерские?» — забеспокоился Егор. Он позвонил в мастерские. Там ответили, что не было начальника лесопункта, не заходил. Егор сказал, чтобы на аврал не выходил ни один слесарь, чтоб все занимались своим прямым делом.

Весь день Синяков не появлялся в конторе. Егор звонил на участки, там тоже никто не видал начальника. А он, обойдя механические мастерские стороной, пришел домой расстроенный, возбужденный. На ребят прикрикнул, что не часто с ним случалось, на робкий вопрос жены: «Что случилось?» — не ответил. Сел к окну и так просидел чуть не до вечера, скребя ногтем ледяные узоры на стекле. Вера Никитишна бесшумно ходила по комнате, посматривая на мужа и не решаясь с ним заговорить. Наконец не выдержала, подошла, тихонько положила ладони на мужние плечи.

— Ты бы сказал, Феденька, что у тебя стряслось.

Муж отозвался не сразу. Он еще посидел так, опустив голову, чувствуя тепло жениных ладоней сквозь рубашку.

— Худы мои дела, Веруха… Назначил я Бережного на свою голову. Он, смотри-ко ты, со мной совсем не считается. Я отдаю приказ — он его отменяет… Нет, он еще узнает, что Синяков чего-нибудь да стоит…

Жена с трудом добралась до сути дела, а когда поняла, в чем заключалась их распря, сказала:

— Ты, Феденька, на меня не сердись, а только я тебе скажу, что на Бережного обижаться-то тебе не надо…

— Как так не надо! — подскочил Синяков.

— Да ты успокойся, не взвинчивай себя, тебе вредно, — ворковала жена. — Бережной худого не сделает…

От ласковых уговоров жены Синяков остыл, постепенно отошел, успокоился. И хотя до последних дней месяца он все косился на Егора, однако в душе начинал упрекать себя за горячность. Что ни говори, а Бережной оказался прав. Хоть и с трудом, а квартальный план все же доконали. Это добро. Но добро и то, что машины, отремонтированные механизаторами, с первых дней нового квартала вышли на трассу. Пока держится зимняя дорога, они немало вывезут кубариков. Так-то, мил-друг Федор Иванович, выходит и впрямь Бережной лил воду на твою мельницу.

Ох, не последний раз сталкивались Бережной с Синяковым — и на производстве, и в быту, и в политике, и в разных житейских мелочах бывали стычки и немалые, но странное дело, Синяков кипятился, лез на рожон, а в конце концов сникал, увядал и в душе чувствовал себя виноватым перед спокойным, невозмутимым, посмеивающимся в усы Бережным. Раз Егор сказал Синякову, что две семьи механизаторов из старого, доживающего последние дни барака надо бы переселить в новые, только что построенные домики. Синякову не понравилось вмешательство технорука в чужую, как он считал, сферу действия.

— Ты меня не учи, — огрызнулся он. — Сам знаю, кого куда вселять…