С непокрытой головой, резко стуча каблуками, Макора выбежала из избы. Огрофена сокрушенно зажевала губами.
— Что с ними сделаешь, с нынешними девками! Сами себе хозяйки.
Анна Прохоровна тоже пригорюнилась, села на приступок.
— Своевольные стали. К добру ли, не знаю.
— Жить-то им, сватьюшка…
Обе старухи долго судачили о житье-бытье, о новых, совсем не понятных порядках. Сватанье так и не состоялось.
Анна Прохоровна жалостливо смотрела на Егора, принеся ему отказ. Старалась утешить.
— Ты не горюй, Егорушко, не клади близко к сердцу. Я тебе такую высватаю, век будешь благодарить. Найду невесту, что телом добра, лицом баска, а в мужний дом не в рямках[13] придет, от приданого сундуки ломятся.
— Где тебе такая подвернулась, Анна Прохоровна? Вроде у нас эких к девок-то не водится. Не из-под Устюга ли привезти норовишь? — горестно посмеивался Егор. — На сундуках, ка-быть, женить меня собрались, а не на девке…
— Будет девка, Егорушко. Чем худа Параня, Олексина внучка? Про нее я думаю, тебе ее взять советую. Возьмешь ли?
— Как не возьмет! — ответила за сына Егорова мать. — Лучше и искать не надо. Иди-ко, благословясь, сватай…
В этот день кожам Ефима Марковича досталось от Егоровых могучих рук. Он мял их так, что хозяин даже пожалел, не работника, конечно, а кожи.
— Ты бы полегче малость. Так и порвать немудрено. Вовсе сказать, не хуже медведя…
Макора встретила Егора на улице, скромно поклонилась.
— Здравствуешь, Егор Павлович.
— Доброго здоровья, Макора Тихоновна.
Она проходит, голова прямо, спокойная, равнодушная. Только глаза прикрыты ресницами, не посмотреть в них Егору, И хорошо, что не посмотреть…
Егор делает несколько шагов дальше и не выдерживает, вернувшись, догоняет Макору. Хочет сказать хоть что-нибудь, а слова подобрать не может. Идет молча рядом. Макора ускоряет шаги.
— Такая, значит, судьба, Макора Тихоновна? — говорит Егор.
— Что ж, Егор Павлович, поздравляю, — отвечает Макора.