— Да…
Миновали болото. На его закрайке, в кустах ольшаника, мелькнули поленницы дров.
— Березовые, загорят, как порох, — прихвастнул Егор, проведя рукой по ровно наколотым и аккуратно сложенным поленьям.
Синяков перевернул два-три верхних полена, постучал по торцам концом палки.
— Звенят добро. Чего же, я возьму. По первопутку привезешь.
И вдруг повернулся к Егору, подошел к нему вплотную.
— Вот что, Егор Павлович, — сказал он, ища глазами Егоровы глаза. — Дрова-то дровами, ладно. Да я с тобой поговорить хочу о серьезном деле. Хошь ты сердись, хошь нет, я тебе скажу прямо: ты дурак…
Бережной стал медленно наливаться краской.
— Ты чего собачишься, Синяков? Я не посмотрю, что ты власть…
— Про власть тут меньше всего заботы, — прервал председатель. — Как не дурак, ежели подкулачником становишься, из Ефимовой лапы глядишь, что глупый мышонок из мышеловки. Я давно ждал случая высказать тебе все, да не приходилось. Затянут они тебя в болото, святые эти, вспомни мое слово. Кабы я тебя не знал с малых лет, и слов тратить не стал бы. И отец твой всю жизнь спину гнул, и братья труженики, и сам ты, знаю я, честный человек. А они тебя опутают, собьют с пути, погубят. Отступись от них, пока не поздно.
Похожий на кряжистый увал, ростом почти на голову выше Синякова, вдвое шире его в плечах, Бережной почувствовал себя перед щупленьким председателем совсем беспомощным, маленьким и хилым. Он слушал, уставив взор на кусок бересты, валявшийся у ног. И чем больше говорил Синяков, тем тошнее становилось Егору. Неужели он такой плохой, самый последний человек? Что он сделал гнусного, чтобы его можно было так поносить? Не воровал, не грабил, по башке никого не стукнул… Улыбнувшись детской улыбкой, он посмотрел на Синякова.
— Ты уж меня с грязью смешал, Федор Иванович. Подкулачником величать начал. Видно, такой я и есть, молчать приходится. Только я бы тебя, товарищ председатель, об одном спросить хотел…
— Спроси-ко…
— А ответишь? Не погнушаешься подкулачником?
Синяков весь сморщился, удерживаясь от смеху.
— Отвечу хоть кулаку. Такая у меня должность, ответственная, — сострил он.
Бережной расстегнул ворот рубахи, снял кепку, сел на пенек. Лохматые волосы зашевелились на ветру. Цигарка свертывалась плохо, вышла какая-то неровная, шишковатая и косая — рыхлая газетная бумага не склеивалась. Зажав в ладонях спичку, Егор долго прикуривал. Синяков ждал.
— Вот скажи ты мне, Федор Иванович, — начал Егор, справившись с цигаркой, — скажи мне истинную правду: зачем мужика притесняют?
Цигарка расклеилась, пришлось снова канителиться с ней, снова прикуривать. Затянувшись, Бережной вопросительно посмотрел на Синякова. Тот стоял, не меняя положения. Только глаза его превратились в щелочки.
— Это что — вопрос подкулачника? — тихо спросил он.
ebooksa