Платонида засияла.
— А ты как думал? Ясновидица и есть. Выкладывай-ко грехи начистоту, все равно не скроешь, знаю.
— Ну, знай. Я и не таюсь. Не тяни только душу, говори, к чему клонишь.
Платонида отобрала у Харлама шубу, повесила на старое место и, приклонясь к нему, заговорила полушепотом.
— С Анфисой ты постарайся быть ласковей. Она нам нужна. Через нее мы Синякова в бараний рог согнем. Ведаешь? Ну, а уж я тебя не оставлю. Дай срок, в силу войду, не только псаломщиком, попом будешь. Да еще каким! В масле кататься станешь… Начинай загодя бороду отращивать. С бородой тебе от баб отбою не будет…
— Да я и без бороды им не рад. Бороду подожду пока. А усы, ладно, пущай разрастаются… У тебя все? Прощай тогда, Анфиса ждет…
С сожалением он посмотрел на пустой графин.
— Подорожник-то надо бы…
— Ой, Харлам, сгинешь ты, ей-богу… На уж, плесну тебе последнюю…
Налилось с походцем, водка растеклась по столешнице. Псаломщик сделал горестное лицо.
— Сколько добра втуне пропало…
Дурачась, он подставил Платониде скрещенные ладони под благословение. Она с полной серьезностью и даже немножко торжественно благословила его.
Леденцов шел задворками, через огороды, мимо бань и посвистывал. Утоптанная тропка впотьмах была еле заметна. Псаломщик часто сбивался, проваливаясь в снег, чертыхался и искал руками, где она, тропа, запропастилась. Платонидины стопки, прибавленные к ранее принятому, оказались тяжеловатыми. Харлама развезло, и найденная тропа вновь увертывалась куда-то, и опять он ее разыскивал, ползая на коленях, урча и рыкая, словно растревоженный медведь в берлоге. Наверно, поэтому псаломщиком и заинтересовались собаки. Сперва залаяла одна, потом другая, к ним стали присоединяться еще и еще, пока не образовался такой хор, что в деревне забеспокоились.
— Чего там? Ишь, заливается собачня…
Мужчин-то в деревне нет, так женщины, что похрабрее, с дробовиками да навозными вилами двинулись по направлению собачьего лая. Это ободрило собак, они ближе подступили к псаломщику, окружили его, более дерзкие с привизгом хватали за полы шубы. Харлам с пьяной дури по-медвежьи рявкал на них и тем растравлял еще больше.
— Бабы, да ведь это Топтыгин! Палите-ко скорей! — крикнула та, что бежала позади. Передняя молодка вскинула дробовик и, прижав приклад к груди, начала целиться в темноту. Ее соседка дернула за рукав.
— Подожди, девонька, не пали. Двинской голос-то. Не псаломщик ли пасть дерет?
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Друг на друга глядючи, улыбнешься.
ebooksa