— Становись, покажи себя. А заработок получишь по коэффициенту, не обидишься.
— Что ты, товарищ Чуренков! Да я разве…
— Ладно, ладно, действуй… Да ты завтракал? Девчата, покормите его, только быстрей.
Уж и старательно же трудился Паша в этот день на чужой лесосеке! От спины валил пар облаком, волосы слиплись на лбу. Чуренков посматривал на него, усмехался, ничего не говорил.
Вечером десятник принял нарубленный лес. Паше показалось, что он ослышался, когда десятник назвал кубатуру. Он не удержался, заглянул через плечо в ведомость.
— Что? Неверно записал? — насмешливо спросил скуластый лесоруб.
— Я совсем не поэтому…
Паша готов был сквозь землю провалиться.
— Ты, Хабибула, не смущай человека, — сказал Чуренков. — Где остановился-то, Павел?
— В Ханюге…
— Тогда вот что — иди ночевать к Коле. Пастушенко, приюти товарища, места у тебя хватит. Ладно? Вот и добро. А ты, Павел, вечером заходи ко мне. Потолкуем, познакомимся как следует…
Они просидели с Чуренковым за полночь. Павел после шутил, что он прошел вечерний лесорубческий университет. Простые вещи, кажется, говорил лесоруб, а у юноши буквально открывались глаза.
— Что самое главное? — спрашивал Чуренков и отвечал: — Самое главное — труд разделить в бригаде так, чтобы каждый по силам и способностям дело получил. Мы с Хабибулой на лесном промысле собаку съели. И как видишь, не подавились. Лучковкой владеем, не боюсь похвастать, изрядно. Стало быть, наше дело — валка деревьев с корня. На раскряжевке у нас два Николая. Вполне справляются. А трое девчат — Лида, Поля и Катя — с сучками успевают разделаться. Вот и идет у нас все, как по маслу. Правда, не всегда по маслу. В лесу работаем, не в заводском цеху. Случается то там, то тут закавыка. Тогда маневрируем. Коля Савочкин у нас знаешь как называется? Скользящим. Он и верно скользит. Девчата с сучьями не справляются — он на сучья. Валка отстает — он на валку. А так его дело — раскряжевка. Ну, и я сам, бывает, перехожу на тот процесс, который отстает. Мне, как бригадиру, надо все держать под наблюдением, все видеть. А главное мое место на валке. Вот так и ковыряемся помаленьку. Получается, нельзя жаловаться. Поработаешь с недельку — сам увидишь.
Чуренков помолчал, будто вспомнил что-то, потер лоб.
— Иные говорят: как же ты, лучкист первой руки и силой не обделенный, соглашаешься на девчушек робить, которые еще и для обрубки сучьев не совсем сноровисты? А я отвечаю: кто знает, я ли на них роблю, или они на меня. А правду скажу, я пробовал, один заготовлял — выработка была почти такая же, чуточку даже меньше, чем в бригаде. Выходит, стало быть, я ничего не теряю. Тоже и Хабибула. А Коли наши, те выигрывают. О девчатах и говорить нечего. Получается похоже на чудо: из ничего вино. Чуда, понятно, нет. Выигрыш дает правильная организация труда, совместная работа.
Паше хотелось спросить, а как, мол, с оплатой? Всем поровну али нет? И нет ли обид? Да спросить не решался: еще подумает, что такой корыстный человек. А Чуренков сам заговорил об этом. Он объяснил, как строится у них оплата с учетом способности и умения. И обид никаких нет, все довольны. Чуренков примолк, легонько позвякивая ложечкой о стакан. Потом продолжал неторопливо.
— Оплата — дело не последнее. Это так. Но она все же не главное. Соль в том, куда человек глядит. В моей бригаде народ хороший. Не за деньги работают, нет… Рубишь елку — простая штука, бревно и бревно. Раз топором — щепки летят. Уж, кажись, грубее твоего труда, лесоруб, и на свете нет. А ты не просто маши топором, а и думай. Вот раскряжевал ты лесину. А это и не лесина вовсе — толстая ученая книга, листай ее страницы да набирайся ума. Или, может, это та самая фанера, из которой будут сделаны крылья самолета, и ты, лесоруб, на них поднимаешься до самых облаков. Возможно, из твоей лесины сделают скрипку, и, когда она заиграет, какое удовольствие получат люди! Слыхал я, что скоро из наших бревен будут делать шелковые рубашки. А что? Наверно, будут. Так вот срублю я этакую красавицу в обхват, распилю на кряжики, а придет какое-то воскресенье — и она на мои плечи ляжет, зашелестит, охолодит немножко. Выряжусь в новую шелковую рубаху, срубленную мной в делянке Щепки. Нет, я, лесоруб, не просто спину сгибаю ради лишнего рубля. Рубль, он придет, не ленись только. Я и вперед гляжу, желаю хоть краем глаза увидеть, какой ступенькой к коммунизму ляжет моя лесина…
Чуренков провел растопыренными пальцами против волос по Пашиной голове.
— Наговорил я тебе, пожалуй, думаешь: «Ну и болтун», Что делать? Люблю поговорить с хорошим человеком. А нос-то ты изрядно же поморозил. Долго придется ходить с такой шишкой. Ну, да ничего, за общее дело и пострадать можно. Сузёмские комсомольцы по носу увидят твои старания. Только ты, смотри, довези до них, не растеряй почерпнутый опыт. Он ведь жидок, растечется дорогой.
— Не растечется, Петр Сергеевич. За недельку-то, может, и закрепится здесь, — он постукал по черепу. — Хоть и дыровата посудинка, да что-нибудь удержится…
ebooksa