Синдром Дездемоны

– Света, тебе чего-нибудь нужно?

– Да нет, все есть. И не вздумай утешать. Это выход, ей-богу. Я никогда тебя не понимала: как это – быть все время одной. Теперь начинаю понимать. Это не слишком здорово, но это лучше, чем все остальное.

Часть шестая

Ее дочь

Только так в мыслях Никита называл Веронику. Ее дочь. И это с абсолютной полнотой определяло его отношение к обеим. Они теперь для него одно целое и часть его жизни. Валентина – женщина, с которой он разделил бизнес и страсть (в таком порядке), и этот странный, тяжелый подросток, в котором можно уже прочесть и человеческую недобрую суть, и женское мутное, порочное начало.

Решение переехать к ним было вынужденным. Светлана после своего то ли похищения, то ли бегства была настолько невыносимой, она так откровенно его провоцировала на грубость и срывы, что Никита стал просто бояться оставаться с ней наедине. Он реально не чувствовал в себе сил предотвратить то, что может произойти. Начнется как всегда, а закончится вдруг как-то страшно. А у них теперь столько видимых и невидимых свидетелей. Его уже раз прикрыли, больше никому это не сдалось. Званые вечера закончились. Полковник Слава произнес перед тем, как уйти из их дома:

– Человек может спасти себя только сам. Думай, пожалуйста, об этом. Но если что, обращайся, конечно.

Через пару дней после возвращения Светы он заехал к Валентине. Выпили, он не сдержался и все ей рассказал. Она тут же приняла решение, даже перечислила ему, в каком порядке нужно все делать. И Никита не сразу сообразил, что Валя не поинтересовалась его мнением. Даже формального вопроса не задала. Но в тот момент у него и не было никакого мнения. Хозяйка новой ситуации его устроила.

И вот теперь у них что-то вроде семьи. То, что нормальную семью и близко не напоминает. Семья – это мама и папа. Семья – это нежная, покорная, во всех отношениях удобная и к тому же прелестная жена. Пусть все это даже в промежутках между ужасными срывами и их последствиями.

Вечером они вернулись с Валентиной вместе. Никита уже привычно сдерживал раздражение при виде того, как она подает ужин. Хлеб в какой-то жуткой плетенке. Не говоря о том, что этот хлеб в принципе ужасен. Светлана пекла его сама, и это было вкуснее любого торта. Основное блюдо – опять пельмени. Никита так их любил в доме мамы, которая сама готовила фарш и тесто, лепила ночами. Валя их даже не варит, а заказывает в дорогом ресторане. Но то, что хорошо в ресторане, то дома пахнет казенной столовкой, это проверенный эффект. Блюдо с красной рыбой она выставляет из холодильника, кажется, третий вечер подряд. Несчастная рыба, конечно, не кажется съедобной. Никиту мутит от ее запаха. Зато Валентина умеет выбирать спиртное. Виски самого высокого качества. Впрочем, у нее устойчивая слабость и к дешевой водке. Говорит, что она ей напоминает веселую юность.

Валя в последнее время говорит только о делах фонда. Никита делает вид, что слушает, изредка кивает, произносит одобрительные междометия. Он прекрасно понимает: все, что рассказывает ему Валентина, самое заинтересованное лицо, – совершенно не факты. По-хорошему надо было давно послать серьезную проверку финансов, там какие-то нереальные суммы расходов и поступлений. Но как теперь ему об этом заикнуться: они живут вместе, а он прячет в себе панику перед любыми разборками и скандалами. Валентина – это не Светлана, если что, она возникнет, как ураган, а у него пока нет идеи о собственном убежище от обеих.

– Да, – произносит Валентина. – Насчет того мальчика, за которого просила твоя свояченица, Васи Степанова. Ты меня вообще слушаешь?

– Конечно. И для меня это важная информация. Как там дела?

– Мы его обследовали. Мальчишка красивенький, как игрушка. А случай тяжелый, запущенный, конечно. Я прикинула все, что может потребоваться для лечения, – получается космическая сумма. Я к тому, чтобы ты сказал своей свояченице: пусть и родители участвуют в оплате. Мы вообще-то никому не можем помогать на сто процентов, и никто на такое и не рассчитывает. А мама этого Васи, кажется, удивилась и напряглась, когда я ей озвучила цены на препараты, занятия и прочее… Так ты ей позвонишь? Если они совсем не будут платить – мы откажем.

Никита медленно налил себе в стакан виски, долго пил, не отрываясь. Затем поднялся и стукнул кулаком по столу, так что с него полетели тарелки на пол.

– Я слушаю тебя уже час, не прерывая. А теперь послушай меня пару минут. У моей свояченицы есть имя, которое ты прекрасно знаешь. У матери этого ребенка тоже есть имя, даже я его запомнил. Она Лидия. И этих людей к тебе прислал я. Я – твой работодатель, который сдуру пустил козлиху в огород. Так вот: ты делаешь все, что ребенку требуется, на все сто процентов за наш счет. И регулярно мне докладываешь. Письменно. А потом именно этот случай у тебя проверит комиссия моих специалистов. Это все. И не открывай больше сегодня рот. Ты знаешь, какие у меня проблемы с нервами.

Он хлопнул дверью кухни и вошел в спальню с чувством странного облегчения. Об него в последнее время кто только не вытирал ноги. Каким дерьмом заставляли его себя чувствовать те, кто раньше перед ним стелились. И, наконец, он хотя бы произнес в форме диктата то, что несомненно правильно. То, в чем он уверен и чего на самом деле собирается добиться. Хорошо, конечно, что он стукнул кулаком только по столу, а не по чему-то другому.

Никита почти спал, когда обнаженная Валентина прижалась к его спине и начала даже не страстно, а грубо ласкать. Они, кажется, не были близки с тех пор, как он переехал. Он был в депрессии, ее это не вдохновляло. А ссора с его хамством – это как раз то, что требуется для возбуждения женщине с животным инстинктами.

Ну, что же. Они вернули себе, по крайней мере, это. Подтвердили наличие их достаточно крепкого и совершенно неформального союза. А то в нем уже были сомнения.

Никита проснулся среди ночи от нестерпимой жажды. Валентина не ставила на его столик, как Светлана, стакан с водой. Он натянул трусы и пошел на кухню. Там горел свет, а за столом сидела Вероника. Она выставила на стол, кажется, все, что было в холодильнике. Бутылки тоже стояли рядом с ее тарелкой. Она уставилась на него с веселым нахальством.