Вместо громких слов

– Привет, Ира, – ответил голос Саши после двух гудков. – Я рад, что ты позвонила.

– Здравствуй. Я позвонила, чтобы голос услышать. Только сейчас сообразила: я не знаю, что тебе сказать.

– А не надо говорить. Просто… Взяла бы и приехала. Первый раз. Как говорится, до сих пор не было подходящего повода.

Я как будто в темной душной пещере наткнулась на открытое окно. Господи, как все просто. Нам нужно увидеться. И что бы там ни случилось, что бы он ни говорил, какие бы претензии мне ни озвучил, я лишь так, только рядом смогу рассмотреть его горе и мое преступление.

– Да, – сказала я уверенно, – конечно, я только душ приму и приеду.

– Запиши адрес, – хорошо поставленный голос Саши вдруг треснул, как сплошной лед под горячей струей. – Знаешь, я, кажется, лет сто никого не пускал к себе.

– Догадываюсь. А я столько же ни к кому не ездила в гости. Как удачно все сошлось. Адрес я помню. Ты сказал мне его там и тогда. В нашей избушке на два дня. Примерно представляю, как ехать.

Саша Горин, мой любовник эпизода, открыл мне дверь своей квартиры-убежища, едва я прикоснулась к звонку. Он показался мне не просто красивым. Он был значительно прекраснее, чем обычно, чем на самом удачном крупном плане. Как золотая статуя Аполлона, обожженная адским пламенем. На потемневшем лице зеленые очи, открытые и ясные, омытые росой страдания, боли, истины. А я только в его прихожей сообразила, что забыла подкраситься.

– Я не могу поверить, – произнес Саша. – Ко мне пришла моя Ира. Девочка-мечта. Ты изменилась. Ты кажешься пронзительно родной и несчастливой. Ты похожа на женщину-любовь.

Его холостяцкая квартира оказалась на удивление комфортной и чистой. Меньше всего она походила на логово пьяницы и гуляки. Скорее всего, его репутация – сгусток сплетен и актерских баек. Я и тогда, во время съемок, думала об этом, наблюдая, как серьезно, вдумчиво, собранно и организованно он работает.

Саша принес в гостиную бутылку золотистого коньяка, который сразу согрел мне сердце душистой волной и немного развязал язык. И… какое облегчение. Вся моя невероятная, чудовищная трагедия, история моего преступления, моего предательства, подлости и коварства уложилась в несколько фраз. И Саша просто отмахнулся от самих фактов, как от шелухи. Он понял лишь мои терзания, вину и боль.

– Тут в чем петрушка, Ира, – терпеливо объяснил он. – Ты одна не догадывалась никогда, какой больной на всю голову Отелло – твой гениальный Никитин. Его всегда хватало только на то, чтобы строить перед тобой добренького мужа-отца. Он страшно боялся тебя потерять. Но ревновал он тебя к каждому кусту до степени невменяемости. Срывал это на других. Я не удивлен. Это так похоже на Витька-самодура – воспользоваться моей бедой, чтобы терзать тебя. Я читал что-то. Так и понял, как ты рассказала. Сразу скажу: это ничего не меняет ни в моем отношении к тебе, ни в моей ситуации в принципе. Ты же поняла: травля заказана и оплачена. Есть там доля твоего Никитина или нет ее – не суть.

– Кто еще тебя так ненавидит?

– Думаю, что многие. Ты же знаешь не хуже меня: люди выбирают для себя объект ненависти или зависти, как шкаф или машину. Каждому жлобу нужно куда-то изливать собственное дерьмо и комплексы. И на секунду ощущать себя во всем белом. Но в моей ситуации все немного сложнее. Это еще и грязная политика. Происходят настолько плохие дела, настоящие преступления против многих, что необходим громкий скандал в качестве дымовой завесы. Популярный актер, чей-то кумир, который убил простого человека, – очень выигрышный повод. Кстати, пьяным был он, я выпил в ту ночь бутылку пива. И он не был пристегнут. Я возвращался после двенадцатичасовой съемки, не успел среагировать. Столько раз уже пожалел, что выжил не он. Он бы получил в самом справедливом случае пару лет. Мне грозят особым и персональным сроком. Иначе толпа не поймет, и все шоу насмарку. Знаешь, первые дни я варился в адском котле из-за того, что по моей вине оборвалась чья-то жизнь. Я тут метался и рыдал от жалости и раскаяния. А теперь я понимаю, что преступление продолжается. И оно не мое. Оно давно уже против меня. Так что твой Витек всего лишь поучаствовал в массовке. Но мне очень больно, что он использовал тебя. Из-за твоей реакции и только. Сегодня оказалось, что для меня это счастливый случай. Ты пришла…

Какой прекрасный эпизод снял пятнадцать лет назад режиссер Никитин. Он оказался сильнее, победнее всего его творчества. Его не стерло время, не обесцветили невзгоды и наш возраст. Его не втоптал в забвение сам создатель. И мы, два самых вдохновенных исполнителя, сыграли в то утро главный эпизод наших судеб набело. Мы сохранили и выносили в своих душах и телах столько тоски и нежности друг к другу, что второстепенными эпизодами казались наши разделенные жизни. А суть – тут. Мы вместе. Даже если нас разлучат навеки. Талант и прозорливость Виктора были в том, что он безошибочно нашел двух людей, созданных друг для друга. Его несчастье в том, что он не сумел это разрушить.

Мы все вернули, мы все компенсировали, мы пришли к таким открытиям, которые окончательно добили бы Виктора. Я даже поймала в своем сердце лучик жалости к мужу. А до всей этой жуткой истории я никогда его не жалела. Я его уважала.

– Мне теперь ничего не страшно, – сказал мне Саша, когда мы прощались. – Я не просто все вынесу. Я приму все с благодарностью. Останусь нищим, буду подыхать на зоне – и знать, что это малая цена за возвращение счастья и любви. Я ведь тогда даже не успел сказать тебе это слово.

Приговор суда был неслыханно жестоким и несправедливым. Содрогнулась даже жаждущая крови толпа. Виктор тоже не нашел в себе силы для демонстрации торжества и злорадства. Он, кажется, вообще перестал находить в себе силы. В тот вечер, когда я вернулась домой, молча прошла мимо него и закрыла за собой дверь кабинета на ключ, мой муж и режиссер все, конечно, понял и просмотрел в деталях, как на экране в монтажной. Мы остались вместе. После суда над Гориным я сказала Виктору:

– Мы остались вместе. С нами общее прошлое, наши победы, наше понимание и наша дочь – все, что не разрушают без сожалений и борьбы. Я не готова ни разорвать это с кровью, ни даже мысленно предать. Но правда в том, Витя, что нас теперь всегда будет трое. Ты, я и летальный исход. Смерть родства и союза.

Любовь Ксении