Ожившая тень

22
18
20
22
24
26
28
30

— Ладно, не шуми,— остановил его Муниль.

— Да нет, он, наверное, сошёл с ума! — ещё больше распалился Кёнпхаль.

— Мало ли какие дела могут быть у человека,— снова вступился за Чхонёна Муниль.— Может, у него есть причины…

— Какие там ещё причины! — взорвался Кёнпхаль.— Просто лентяй — и всё тут! Недаром он сразу мне не понравился.

Они замолчали. Впереди в сумерках таинственно поблёскивала река. Друзья мигом стянули с себя брюки и прямо с обрыва бултыхнулись в прохладную свежую воду.

5

Сегодня Мёнгиль пришёл в школу пораньше: он был дежурным. В классе было прохладно и тихо, чуть слышно пахло сосной — дежурные каждое утро приносили вместо веников большие сосновые лапы, и сейчас они лежали в углу просторной комнаты. Новая светлая школа с белыми потолками и чистыми, сверкающими окнами казалась ребятам прекрасным дворцом. Ведь ещё совсем недавно они учились в сырых землянках…

Мёнгиль настежь раскрыл окна, подмёл пол, а потом, присев на корточки, принялся натирать его суконной тряпицей. Вчера он лёг спать, так и не дождавшись матери. Опять она до поздней ночи заседала в правлении: кого-то там выбирали.

Последнее время Мёнгиль часто оставался один. Конечно, он давно уже умел приготовить себе поесть и убрать в доме, но без матери было удивительно неуютно! У неё всё так и горело в руках. В полчаса и обед сварит, и приберёт в доме… Нет, он так не умеет, хотя очень старается.

И Мёнгиль частенько, прихватив с собой котелок с остывшей давно кашей, отправлялся ужинать к соседке.

Да, мать Мёнгиля работала много, отдавала новому делу все свои силы. За последний год она заметно осунулась, постарела; у глаз её веером разбегались морщинки, когда-то красивое лицо почти всегда выглядело усталым и озабоченным. «Как ей помочь? Как сделать, чтобы ей было легче?» — часто думал Мёнгиль. Он старался многое в доме делать сам, но она всё равно уставала. Он видел это…

Стали собираться ребята. Они бросали на парты узелки с книгами[7], брали чистые сухие тряпки и, присев рядом с Мёнгилем на корточки, принимались драить и без того чистый уже пол. Самый рослый силач Пак, перекрывая гомон и смех, командовал:

— Раз, два — взяли!.. Раз, два — взяли!..

Они почти закончили работу, как вдруг раздался топот бегущих ног, с шумом распахнулась лёгкая дверь, и в класс ворвались Кёнпхаль и Муниль. Толстяк Кёнпхаль с разбегу вылетел прямо на середину и, вытаращив свои и без того круглые большие глаза, с трудом проговорил, задыхаясь:

— Эй, вы! Вчера… Вчера вечером… я видел… видел что-то совсем непонятное… Наверное, это был «нечистый дух», вот что!

Да… Такого сообщения не ожидал никто даже от Кёнпхаля — известного фантазёра! У Пака от изумления вывалилась из рук тряпка. Раздался дружный хохот.

— Что ты, спятил? — хохотали ребята.— Вот так пионер! В нечистых духов верит! Ну, брат, насмешил!..

И тут Муниль, тихий, серьёзный Муниль, подошёл к донельзя обиженному общим смехом другу, положил руку ему на плечо и сказал, повернувшись к ребятам:

— Я тоже видел…

— Что видел? — в наступившей вдруг тишине растерянно спросил Пак.