Ожившая тень

22
18
20
22
24
26
28
30

Что за мир там, на севере, за горами? Покинуть бы деревню и уехать далеко-далеко…

Они мечтали об этом ещё совсем недавно. Но с некоторых пор их мечты изменились. Всё чаще думали они теперь не о далёких неведомых странах, а о своей родной деревушке, родной земле. Любовь к ней остановила бег горячего скакуна — фантазии. Не просто прекрасные горы и реки, нет, родина — земля, за которую проливали кровь их отцы и матери,— вот что теперь волновало ребят.

Жизнь всегда текла в деревне медленно, неторопливо, всё казалось давно устоявшимся, неизменным. И вдруг она стремительно рванулась вперёд: в Сингване организовали кооператив.

Из тёмных, сырых, оставшихся после войны землянок, бомбоубежищ и блиндажей люди стали перебираться в новые светлые дома; на реке Санчхо́н построили водонапорную башню, и чистая голубая вода пошла на рисовые поля; на склонах гор разбили огромный фруктовый сад.

И всё это делали их земляки, которых они знали с тех самых пор, как помнили самих себя,—люди, раз и навсегда, казалось бы, погружённые в мелочные свои заботы.

Мог ли Мёнгиль когда-нибудь представить, что его мать будет возглавлять такое хозяйство? А Кёнпхаль? Это благодаря стараниям его отца в деревне построили мельницу. Раньше об этом и думать не смели…

Каждый день приносил ребятам что-то новое, интересное. Вот и сегодня в деревне большой праздник: наконец-то построили новый коровник, о нём давно уже мечтали крестьяне.

Сегодня старики поведут туда своих коров, и дед Муниля — старик Токпо́ будет за ними ухаживать. По этому случаю в школе даже занятия отменили — кому не хочется взглянуть на торжественную церемонию!

— Пошли нарежем свежей травы, угостим коров на новоселье! — заорал вчера на весь школьный двор Кёнпхаль, и приятели с восторгом подхватили его идею.

Они всегда любили это занятие: забраться высоко в горы, нарезать пучки душистой травы, а потом не спеша спускаться в деревню с полным чиге[3] за плечами. Только раньше они старались для себя, а теперь — для всех. И было в этом что-то волнующее, непривычное.

В школе, на переменах, ребята из Сингвана без конца рассказывали о предстоящем празднике мальчишкам и девчонкам из соседних деревень. Те тоже не оставались в долгу. Новостей хватало у всех: в одной деревне рыли оросительный канал, в другой провели водопровод и уже пустили воду, в третьей открыли детский сад, в четвёртой — медпункт.

Говорили обычно все вместе, перебивая друг друга, и во всех рассказах с нарочитой небрежностью, но тайной гордостью звучали новые для ребят слова: «наш», «общий». Казалось, мальчишки и девчонки живут теперь одной дружной семьёй, едят за одним столом, и заботы и интересы у них одинаковые. Они и к школе относились сейчас совсем иначе. Даже Муниль, не так давно мечтавший уйти из деревни и прославиться в дальних краях, даже он без конца говорил теперь о кооперативе, о завтрашнем дне своей родной деревни.

Менялась не только жизнь. Менялись люди.

Ребята снова надели чиге и мелким пружинистым шагом стали спускаться с крутого склона.

Они подоспели вовремя. Длинный новый коровник плотным кольцом окружали крестьяне. Под ногами вертелась малышня, ребята постарше солидно стояли поодаль. На полу в коровнике лежало свежее сено, в углу в котле что-то булькало. Старухи посмеивались:

— Дожили… Коровы в домах спать будут!

— Ведут, ведут!..— закричал вдруг какой-то малыш.

Все зашумели, зашевелились. Старики вели коров. Коровы шли медленно, важно. Впереди шествовал вол Оллу́к — краса и гордость деревни. Эх, и завидовали когда-то крестьяне его хозяину! Ещё бы: за один день мог вспахать Оллук огромное поле, на котором другой вол трудился бы дня четыре. Теперь вол стал общим.

По живому, весёлому коридору коровы не спеша шли к коровнику. Со всех сторон их добродушно похлопывали по бокам, гладили по спине, совали коровам свежую, душистую траву. Мёнгиль, захватив пучок травы, протянул её Оллуку. Кёнпхаль погладил вола по боку.

Наконец коровы, аппетитно хрустя травой, скрылись в дверях коровника. Дед Токпо засуетился: пора принимать хозяйство! Он словно помолодел в этот знаменательный день — с лица его не сходила радостная улыбка.