Тот бешено вращал глазами, на шее вздулись вены.
— Нет? Как печально, придется повторить. Это ведь как раз то, чего ты боишься больше всего на свете, Грег — утонуть. Я понял это еще тогда, когда вы с Буйволом приставали ко мне в душевой.
— А тебе не кажется, что это слишком жестоко? — раздался робкий голос над левым ухом Кудрявого. Он выгнул шею, но не смог разглядеть говорившего.
Амадео поднял голову. В глазах застыло все то же равнодушное выражение.
— Слишком жестоко? А убить человека, не имеющего к этому никакого отношения, только чтобы подставить меня — это, по-твоему, не жестоко? Попытаться избавиться от моего друга, чтобы добраться до меня — это допустимо?
— Но это же пытка… Они запрещены Женевской…
— Удивлен, что ты знаешь, что такое Женевская конвенция, Паоло, — холодно отрезал Амадео. — Если нет иного способа заставить его говорить, я пойду и на это, — он снова склонился над Кудрявым. — Не появилось желания рассказать мне все?
Тот яростно замотал головой, издавая нечленораздельные звуки сквозь скотч.
— Ладно.
Снова полотенце, снова темнота, снова ледяная удушающая вода. Кудрявый устал сопротивляться. Он задыхался от льющейся в нос воды, руки и ноги ломило от навалившихся на них заключенных, и он желал только одного — чтобы это побыстрее закончилось.
Снова лицо этого ублюдка. Слишком красивое для мужика, с таким только в борделе работать, обслуживая клиентов со специфическими вкусами, однако он сумел сделать так, чтобы Кудрявый почувствовал себя ничтожеством.
— Теперь будешь говорить? — все тот же равнодушный голос.
Кудрявый энергично закивал. Что угодно, лишь бы это прекратилось! Разумеется, он и раньше слышал о подобных пытках, но не думал, что будет так ужасно.
Резкая, обжигающая боль — скотч содран.
— Я тебя внимательно слушаю.
— Это… Это мужчина… Посетитель…
Амадео чуть склонил голову набок.
— Дальше.
— В дорогом костюме… Невысокий, темноволосый… Дал денег, чтобы я пришил того парня… И… И подкинул карандаш, но это уже Бенедикт, я не смог бы…
— Указание было именно на меня?