В следующий миг случилось сразу несколько событий. Раздался новый, еще более громкий удар, одна из керосинок сорвалась с крюка и разбилась, чуть не задев мистера Лэкерстина, отскочившего с воплем, миссис Лэкерстин закричала, и в комнату ворвался буфетчик с непокрытой головой, сам не свой.
– Сэр, сэр! Плохие люди идут! Хотят убить нас всех, сэр!
– Что? Плохие люди? О чем ты?
– Сэр, там все деревенские! Большая палка и дах в их руках, и все скакают! Хотят перерезать горло хозяину, сэр!
Миссис Лэкерстин рухнула в кресло и так завопила, что буфетчика стало почти не слышно.
– Ой, тихо! – сказал Эллис резко, повернувшись к ней. – Слушайте, все вы! Слушайте!
За стенами клуба раздавался приглушенный, недовольный гомон, словно ворчал сердитый великан. Мистер Макгрегор, который уже стоял, словно окаменел и с воинственным видом поправил очки на носу.
– Это какой-то беспорядок! Буфетчик, поднимите лампу. Мисс Лэкерстин, присмотрите за тетей. Проверьте, не поранилась ли она. Остальные, идемте со мной!
Все направились к входной двери, закрытой кем-то, – вероятно, буфетчиком. В дверь градом ударились камешки. Мистер Лэкерстин вздрогнул и спрятался за всех.
– Однако, черт возьми, – сказал он, – заприте дверь на засов, кто-нибудь!
– Нет-нет! – сказал мистер Макгрегор. – Мы должны выйти. Спасовать сейчас хуже всего!
Он открыл дверь и храбро вышел на крыльцо. На дорожке стояли около двадцати бирманцев, с дахами и палками в руках. За забором, растянувшись по дороге в обе стороны и по майдану, собралась огромная толпа. Это было человеческое море, не меньше пары тысяч человек, черно-белых в лунном свете, блестевшем там и сям на изогнутых дахах. Эллис невозмутимо встал рядом с Макгрегором, засунув руки в карманы. Мистер Лэкерстин исчез. Мистер Макгрегор поднял руку, требуя тишины.
– И как это понимать? – прокричал он грозно.
Раздались крики, и с дороги полетели куски красной глины размером с гранат, но к счастью, никого не задели. Один из людей на дорожке развернулся и помахал руками остальным, прокричав, что бросаться еще рано. Затем он вышел вперед и обратился к европейцам. Это был здоровяк добродушного вида, лет тридцати, с длинными усами, в тельняшке и лонджи, подвязанной у колен.
– Как это понимать? – повторил Макгрегор.
Бирманец заговорил с усмешкой, но без грубостей.
– К вам, мин гьи[102], у нас вопросов нет. Нам нужен лесоторговец, Эллис, – он произнес «Эллит». – Мальчик, которого он ударил утром, ослеп. Вы должны выдать нам Эллита, чтобы мы его наказали. Остальных мы не тронем.
– Запомни лицо этого малого, – сказал Эллис Флори через плечо. – Потом впаяем ему за это семь лет.
Мистер Макгрегор побагровел. Он едва не задохнулся от гнева. Несколько секунд он не мог выдавить из себя ни слова, а затем выпалил по-английски:
– С кем вы, по-вашему, говорите? За двадцать лет я не слышал подобной наглости! Пошли вон немедленно, или я вызову военную полицию!