– Никак! Там сотни их рыскают. Мы отрезаны – бирманцы с трех сторон, а с четвертой – река!
– Река! – Флори осенила гениальная идея, настолько очевидная, что никто о ней не подумал. – Река! Ну конечно! Мы можем запросто вызвать полицию. Разве не видите?
– Как?
– А что, по реке… по воде! Вплавь!
– О, молодчина! – воскликнул Эллис и хлопнул Флори по плечу.
Элизабет стиснула ему руку и восторженно запрыгала на месте.
– Я пойду, если хотите! – прокричал Эллис, но Флори покачал головой.
Он уже снимал туфли. Терять время было нельзя. До сих пор бирманцы вели себя как дураки, но нельзя было сказать, что случится, если они вломятся внутрь. Буфетчик, успевший прийти в себя, приоткрыл окно, выходившее на лужайку, и осторожно выглянул. Там было не больше десятка бирманцев. Задний двор они оставили без внимания, положившись на реку.
– Беги, что есть мочи! – прокричал Эллис в ухо Флори. – Они бросятся врассыпную при виде тебя.
– Прикажите полиции стрелять без промедления! – прокричал с другого конца комнаты мистер Макгрегор. – Сошлитесь на меня.
– И скажи целиться пониже! Не поверх голов. Стрелять на поражение. В живот лучше всего!
Флори спрыгнул с веранды, ушибив ступни о твердую землю, и в шесть скачков достиг реки. Как и сказал Эллис, бирманцы на миг отпрянули при виде его. Они бросили ему вслед несколько камней, но преследовать не стали – в свете луны было видно, что это не Эллис. Прорвавшись сквозь кусты, Флори прыгнул в реку.
Он ушел глубоко под воду, и жуткая речная трясина засосала его по колени, так что он не сразу высвободился. Когда он выплыл на поверхность, лицо ему облепила теплая пена, наподобие пивной, и какая-то губчатая масса – это был водяной гиацинт – попала в рот, так что он закашлялся. Выплюнув ее, он заметил, что течение отнесло его на двадцать ярдов. Бирманцы оголтело носились туда-сюда по берегу и голосили. Флори не видел из воды, как толпа осаждает клуб, но слышал глубокий, дьявольский рев, даже громче, чем на берегу. Доплыв до полицейского участка, он не заметил ничего необычного. Он сумел преодолеть течение и зашлепал по илу, стащившему с него левый носок. Чуть дальше по берегу, у забора сидели двое стариков и обтесывали столбы, словно не слышали несмолкавшего гомона. Выбравшись на берег, Флори в мокрых брюках перелез через забор и неуклюже побежал по плацу в лунном свете. Судя по всему, полицейский участок был пуст. В нескольких стойлах справа лошади Верралла метались в панике. Флори выбежал на дорогу и увидел, в чем дело.
Вся полиция, и военная, и гражданская – в общей сложности порядка полутора сотен – атаковала толпу с тыла, вооруженная лишь дубинками. Силы были очевидно неравны. Толпа ревела и бурлила, точно рой пчел. Там и сям полисменов зажимали народные массы, и они боролись отчаянно, но беспомощно, не в силах даже пустить в ход дубинки. Кучи людей путались в размотавшихся тюрбанах, напоминая Лаокоона с сыновьями в клубках змей. В клубах пыли и удушающего запаха пота и календулы раздавались чудовищные проклятия на нескольких языках, но никто как будто не был серьезно ранен. Похоже, бирманцы обходились без дахов, опасаясь спровоцировать ружейный огонь. Флори вклинился в толпу и тут же оказался захвачен ее движением. Море тел сомкнулось вокруг него и понесло из стороны в сторону, тычась ему в ребра и удушая зловонным жаром. Флори протискивался вперед, чувствуя себя словно во сне – таким нелепым и нереальным все это казалось. Весь этот мятеж с самого начала был сплошным абсурдом, и самым абсурдным было то, что бирманцы, которые еще недавно вполне могли убить Флори, теперь не знали, что с ним делать. Одни кричали оскорбления ему в лицо, другие пихали его и наступали на ноги, а кто-то по привычке уступал ему дорогу как белому человеку. Флори толком не понимал, сражается он за свою жизнь или просто проталкивается сквозь толпу. Довольно долго он был так крепко стиснут, что не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, затем с ним стал бороться коренастый бирманец, гораздо сильнее его, после чего на него нахлынул десяток человек и утянул в глубь толпы. Вдруг большой палец правой ноги пронзила боль – чей-то сапог отдавил ему ногу. Это оказался субадар из военной полиции, очень толстый и усатый раджпут[103], без тюрбана. Он схватил одного бирманца за горло и бил кулаком по лицу, а его лысина лоснилась от пота. Флори обхватил субадара за шею и, оторвав от бирманца, проблеял ему в ухо по-бирмански, поскольку напрочь позабыл урду:
– Почему не открываете огонь?
Он далеко не сразу разобрал ответ:
– Хук не айа![104]
– Идиот!
В этот момент на них нахлынула очередная волна людей, и минуту-другую они были зажаты в толпе, не в силах пошевелиться. Флори понял, что у субадара в кармане свисток, и попытался вынуть его. В какой-то момент у него это получилось, и он стал выдавать пронзительные трели, но невозможно было собрать людей, пока они не окажутся на открытом пространстве. Выбираться из толпы было страшно, все равно, что брести по шею в бурном море. Периодически Флори охватывала такая усталость, что он стоял, как бревно, позволяя толпе держать его и даже относить назад. Наконец не столько своими усилиями, как движением толпы, Флори оказался выдавлен наружу. Рядом возникли субадар, десять-пятнадцать сипаев и толстый инспектор полиции Бирмы. Большинство сипаев уселись на корточки, еле живые от усталости, к тому же им отдавили ноги.
– Ну же, вставайте! Бегите, как черти, в участок! Чтобы каждый взял винтовок и боеприпасов.