Череп Бухгалтера

22
18
20
22
24
26
28
30

- Прыгуну жаль, - сказал он, подтягиваясь ко мне. Он держался за полку одной рукой, а другой тянулся ко мне, - Иди к Прыгуну!

Я покачал головой. В этом сне я был ребенком, но все равно не хотел идти к нему. Особенно, когда он был таким. Он тянулся ко мне, но я крепко прижался к стене, подтянув ноги к подбородку. Прыгун схватил моего заводного титана и швырнул в меня, но от этого усилия чуть не упал.

- Иди сюда! – прошипел он, снова потянувшись ко мне. – Мелкий ублюдок!

Следующим утром Террини и я проснулись еще до рассвета. Я ничего не говорил о своих кошмарах, и не спрашивал Террини, как он спал, но он тоже выглядел усталым. Мы молча собрали вещи и поехали дальше на юг.

Через несколько часов после завтрака дорога сменилась грунтовым трактом, уходившим прямо в пустоши.

- Я не знал, что так далеко в пустошах что-то есть, - сказал я.

Террини одну руку положил на открытое окно, другой держал лхо-сигарету.

- Нет, - просто ответил он.

Спустя еще час пути мы увидели стену, построенную в пустошах. Огромная камнебетонная стена тянулась от горизонта до горизонта, словно плотина пересохшего водохранилища.

Там, где дорога подходила к стене, виднелись железные ворота, открытые и покосившиеся на петлях. На воротах были написаны какие-то слова, но из-за пыли и ржавчины их невозможно было прочитать. Когда мы проехали в ворота, я успел разглядеть караульное помещение, давно заброшенное.

Террини ехал, не снижая скорости. Я ожидал увидеть за стеной что-то другое, но местность была абсолютно такой же. Все так же, миля за милей, тянулись соляные пустоши, безжизненные, словно сердце мертвеца. И часы шли и шли…

Я иногда оборачивался, глядя в окна и пытаясь хоть как-то уменьшить скуку и боль в спине от долгой неподвижности. Террини что-то напевал себе под нос, курил и снова напевал.

Наконец соляные равнины сменились заросшими кустарником полями, а потом, постепенно, миля за милей, на горизонте стали появляться орошаемые сельскохозяйственные земли. Ирригационные трубы тянулись по широким квадратным полям зерновых, здесь их стебли достигали почти тридцатифутовой высоты. Они поднимались по обеим сторонам дороги, словно стены, сгибаясь под своей тяжестью.

Здесь и там попадались участки, где ирригационные трубы были неисправны, и растения там были гораздо меньше, и иссушены жарой. Шуршащие стебли были густо покрыты паутиной. Это их шуршание звучало странно призрачно, словно мы ехали мимо рядов мертвецов. Время от времени на краях полей попадались ржавые машины: то грузовик «Карго-6» без шин, то старый плуг, заросший травой. В тенях прятались птицеподобные существа с кожистыми крыльями. Иногда мы вспугивали этих тварей, и они, хлопая крыльями, перелетали на другое место, повисая вниз головой в тени.

Вся местность вокруг казалась угрюмой, гнетущей и мрачной. Это чувство только усилилось, когда мы проехали мимо длинного ряда огромных ржавеющих сельскохозяйственных машин. Эти машины напомнили мне военную технику, оборудованную косилками и молотилками вместо пушек. В трещинах дороги густо росли сорняки. У каждой машины было поднято знамя, украшенное религиозными текстами. А после вдоль дороги потянулся ряд железных виселиц.

На них висели железные клетки с телами. Первые из них, увиденные нами, были просто грудами костей, но по мере того, как мы ехали вдоль ряда, стали попадаться и не до конца сгнившие трупы, зловоние в воздухе стало заметно сильнее. На каждой клетке висели обрывки молитвенных свитков и флажки, судя по надписям на которых, эти мертвецы сами избрали такую смерть.

В воздухе висела тяжкая атмосфера нарочитой, демонстративной и разрушительной религиозности.

Я вспомнил ложь, которую мне доводилось говорить, время, когда я пропускал молитвы, религиозные праздники, когда я вместо молитв лежал в постели или играл с Прыгуном, или выстраивал на полу своих металлических солдат, воображая их армией под моим командованием. Вспомнил я и как моя мать зажигала свечи в темноте, чтобы читать священные книги, и мы молились с ней в моей комнате.

Последний труп в ряду висел, должно быть, не больше недели. Голова мертвеца уперлась в прутья решетки. Глаза были выклеваны. Нос отгрызен, и из открытых ноздрей выползали личинки. Кожа трупа была черной и вздувшейся, одна рука просунута сквозь прутья решетки, ее палец указывал в том направлении, откуда мы ехали. Из открытого рта мертвеца, словно язык, свешивался длинный свиток пергамента с большими черными буквами.

«Смерть лучше безумия», было написано на нем.