Следующий выстрел попал выше плеча. Грокс не остановился.
Я выстрелил еще два раза. Наверное, это были разрывные, и я всадил в тушу грокса еще три пули. Наконец он рухнул, страшные когти взрыли землю, клыкастая пасть распахнулась в яростном реве. Умирая, грокс все еще пытался дотянуться до меня своей длинной шеей.
Когда я закрываю глаза, то все еще слышу этот рев.
Когда вы расстреливаете людей, часто они бывают так травмированы попаданием, что едва могут говорить. Иногда в этот момент смертной муки они зовут кого-то на помощь. Императора. Отца или, чаще, мать.
Иногда, умирая, они задавали мне вопросы. Много раз было, когда я перезаряжал пистолет, чтобы всадить последнюю пулю в череп, приговоренный смотрел на меня и шептал: «Почему?» Или «Кто ты?» Или даже «Как ты спишь по ночам?»
«Я отлично сплю по ночам, потому что такая мразь как ты, сдохла», говорю я им, и отправляю их на суд Императора.
Но чаще они испытывают такую боль и шок, что едва держатся на грани жизни, и все, что они могут делать – стонать, и пытаться отползти в угол. Но, конечно, спасения нет. Даже если расстрел происходит в темной комнате, все, что остается – пройти по широкому следу крови и найти приговоренного скорчившимся у стены, бледного и дрожащего, истекающего последними каплями крови.
Если вы чувствуете себя в милосердном настроении, то можете избавить приговоренного от страданий. Но я не вижу оснований проявлять к ним милосердие. Если ты нарушил Лекс Империалис, не жди никакой пощады
Милосердие для слабых.
Нет, я предпочитаю позволить им истечь кровью… или всадить еще одну пулю в живот. Чтобы все дерьмо из их кишок вытекло в рану. Это самый медленный способ расстрела, и самый болезненный. Для некоторых преступников даже это слишком хорошая смерть – но, конечно, тогда я ничего этого не знал.
У этого грокса не было разума и понимания человека-преступника. Единственное чувство, которое он знал, была боль, и в этой боли он едва мог дышать, но все же он яростно шипел и пытался дотянуться до меня.
Я стоял над ним и смотрел в его черные глаза. Его зубы были желтыми и неровными. Из ноздрей текла кровавая пена. Хотя это была неразумная тварь, мое чувство справедливости и порядка требовало ее наказания.
Недалеко лежало истерзанное тело Маммы Джетт. Головы не было, живот разорван, внутренности съедены, ноги до коленей обглоданы.
Глядя на это наполовину сожранное тело, я стоял и слушал, как вопит умирающий грокс.
Террини подошел ко мне и достал из кобуры пистолет.
- Прикончи его! – велел он, и я прервал последний вопль грокса, пустив пулю в череп твари.
Капо пошел в дом, чтобы принести простыню, пока Террини и я направились отстреливать остальных гроксов.
Мы отыскали еще четырех в полях недалеко от дома, но еще одного так и не нашли. Обойдя вокруг дома, мы, осторожно оглядываясь, направились к насосу.
Его механизм был в хорошем состоянии. Его красили столько раз, что заклепки и швы были едва заметны. Насос продолжал качать воду из скважины под землей. Вокруг лежали кучи гроксового навоза, но оставшегося ящера нигде не было видно.
Вскоре я обнаружил останки одного из рабочих Джетт. От него осталась лишь нога в ботинке и несколько клочков одежды.
ebooksa