Убить Пифагора

«Прямо как течная сука», — упрекнула она себя, краснея.

Поправила хитон и направилась к ступеням. Дверь на улицу находилась рядом с лестницей, вероятно, никто не увидит, как она вышла в конюшню.

Ступив на первую ступеньку, окутанную полутьмой, она заметила, что из зала кто-то вышел и начинает подниматься.

Акенон!

Он смотрел куда-то в глубь нижнего этажа, видимо, с кем-то прощался. Ее он еще не заметил.

Ариадне хотелось вернуться и спрятаться в спальне, прежде чем Акенон ее увидит, но она сдержалась и как ни в чем не бывало спускалась дальше, дожидаясь момента, когда он поднимет глаза. Акенон перемещался из освещенного зала в сумерки верхнего этажа, он поднялся еще на пару ступенек, прежде чем заметил, что среди теней навстречу тихо спускается Ариадна.

Ариадна зашагала быстрее, собираясь коротко его поприветствовать, когда они поравняются. Она увидела, что Акенон поднимает глаза, замедляя шаг. Спустилась еще на одну ступеньку, посмотрела ему в лицо, и выражение лица Акенона заставило ее остановиться.

Акенон на мгновение подумал, что его глаза еще не привыкли к темноте и перед ним галлюцинация. Ему только что пришла в голову мучительная мысль, что Ариадна, сегодня на удивление нежная и близкая, лежит совсем рядом, и теперь казалось, что его мысли обрели плоть… Но то была не иллюзия, а она собственной персоной. Растрепанные волосы свидетельствовали о том, что она только что встала. Кожа будто бы сохраняла тепло только что покинутой постели. Она излучала такую чувственность, что Акенон чуть не ослеп и все так же неподвижно стоял, не в силах отвести взгляд.

Под покровом спасительной полутьмы, оглушенные чувством нереальности происходящего — слишком неожиданной стала для обоих эта встреча, — они молча смотрели друг на друга, стоя почти вплотную. Их разделяла одна ступенька, что почти устраняло разницу в росте. Акенон невольно протянул левую руку и коснулся пальцев Ариадны. Тыльной стороной руки она медленно погладила пальцы Акенона. Контакт был едва уловимым, но принес такие сильные ощущения, что оба вздрогнули. Ариадна перевела взгляд от глаз Акенона к его темным полным губам. Они были приоткрыты, и во взволнованном дыхании она различила то же желание, которое стремительно нарастало в ней самой. Он вдруг осознал наготу их обоих под тонкими хитонами, едва прикрывавшими тела. Ее соски отвердели, и больше всего на свете ей хотелось с силой прижаться к мускулистому телу Акенона.

Не раздумывая, она приблизилась и приоткрыла губы. Акенон наклонил голову, чтобы ее поцеловать, закрыл глаза… но снова встревоженно их открыл, услышав шум, доносившийся с верхнего этажа. Кто-то вышел из комнаты и направился к лестнице. Ариадна напряглась, пробормотала что-то невнятное и поспешно возобновила спуск, не глядя на Акенона. Мгновение он колебался. На лестничной площадке появился еще один постоялец, коренастый и злобный тип — он с подозрением посмотрел на Акенона, остановившегося посреди лестницы. Затем зашагал вниз по лестнице. Поравнявшись с Акеноном, пробурчал приветствие.

Акенон обернулся. Незнакомец осторожно спускался по ступенькам. Дверь постоялого двора закрылась.

Ариадна вышла в теплую ночь.

Глава 55

8 июня 510 года до н. э

«Отлично», — подумал человек в капюшоне. Он поднял тяжелое зеркало. Поднес его к факелу — единственному источнику света в подземелье. В верхней части рамы изображалась фигура Цербера, трехглавого пса — греки считали, что он охраняет врата в царство мертвых. Он повернул зеркало и внимательно всмотрелся в полированную бронзовую поверхность. Та была безупречно гладкой, и отражение получалось без искажений.

Он поставил зеркало на пол и отошел на несколько метров с таким расчетом, чтобы в мерцающей поверхности отразилась вся его фигура. Постояв так несколько секунд, подошел чуть ближе. Отражение показывало ему коричневый плащ, капюшон, а там, где должно быть лицо, — темное пятно.

Таким его видели другие.

Он сделал шаг вперед и оказался в метре от отполированного металла. Свет факела достигал внутренней поверхности капюшона, но дальше его поглощала чернота.

Человек удовлетворенно улыбнулся.

Не сводя глаз с отражения, он отодвинул ткань. Теперь голова была открыта. Он видел очертания лица, жесткие и холодные, как у статуи. И черные, как сажа. Внутри его глаз царил еще больший мрак.